Джеймс Чейз: Репортер Кэйд (пер. Згерский)

Она слегка наклонилась, когда он раскрыл дверь пошире, но ничего не услышала. В этот момент его рука резко опустилась на ее запястье, пистолет упал на пол. Он отшвырнул Жинет обратно в холл и подобрал пистолет.

— Опять просчет психолога, детка, — сказал он, улыбаясь. — Ты ведь была уверена, что я в стельку пьян, верно? Притворяться я умею. Вовсе не такой простофиля, как ты думаешь, а?

Она стояла неподвижно, со страхом глядя на него.

— О'кэй, начнем с того, на чем остановились. Давай мне кассеты!

Она попятилась, но он молниеносным движением схватил ее за руку и резко вывернул запястье, отчего она развернулась к нему спиной с заломленной назад рукой. Он поднял ее руку еще выше, ближе к затылку, и она вскрикнула от боли.

— Ну, что, обыскать тебя? — спросил он. — Отдавай кассеты!

Он начал поднимать ей руку. Она торопливо вытащила обе кассеты из кармана и бросила их на ковер.

Кэйд с яростью отшвырнул ее от себя, и она, отлетев на несколько метров, упала на диван. Подобрав кассеты, он сел в ближайшее кресло.

— Знаешь, я вот что подумал, — проговорил он, разглядывая кассеты. — Кому все это нужно? Кому нужен этот полоумный Харденбург с его идиотскими замыслами? Почему это должно интересовать людей? Пусть копошится, делает, что хочет. Ты слышала когда-нибудь про американский город Истонвилл? Там ненавидят негров. Ох, как они умеют там ненавидеть, в этом вшивом городке. А я это принимал так близко к сердцу. Мне казалось, что убийство двух молодых негров — чуть ли не конец цивилизации. И вот кое-чему я научился, кое-чего постиг. Я узнал, что люди должны умирать, чтобы другие могли выжить. У меня были фотографии этого убийства. Они подтверждали, что пятеро садистов, подонков забили насмерть дубинками двух честных молодых людей. Пленка с этими снимками была уничтожена человеком, у которого совести никогда не было. — Он нахмурился, живо припомнив осклабившуюся рожу шерифа Шнейдера. — И вот сейчас: вы вообразили, что наступит конец света, если не разоблачить Харденбурга. Ты еще молода. Уверяю тебя, что жизнь будет все равно идти своим чередом, потому что в наше время негодяи всех мастей — это норма жизни. Вот я и решил не иметь к этому никакого отношения. Пленки эти — моя собственность, что хочу, то и делаю с ними.

Он начал методично вытягивать пленку из кассеты — в точности, как это делал шериф Шнейдер в истонвиллском аэропорту.

— Нет! — закричала Жинет, вскакивая с дивана. — Остановись!

— Если ты приблизишься, — произнес Кэйд ровным голосом, — я ударю тебя. Поверь мне. — Он начал извлекать пленку из второй кассеты в то время, как Жинет с побелевшим лицом следила за его размеренными движениями. Закончив, он посмотрел на свернувшиеся спиралью пленки, валявшиеся возле ног, и бросил пустые кассеты на диван. — Возьми себе на память. И не смотри так. Просто ты сделала ставку не на ту лошадь. Только и всего. — Он дотянулся до бутылки. — А ты не очень умна! Могла бы заметить, сколько я ни прикладывался, а в бутылке все не уменьшалось.

— Да я просто сумасшедшая дура! Поверила, что могу использовать такого безмозглого алкоголика! — яростно крикнула она. — Катись к своей мексиканской шлюхе, если она тебя примет!

Кэйд улыбнулся.

— Ну что ж. Я безмозглый. Она шлюха. Но мы с ней открыли для себя, пусть не надолго, нечто такое, чего ты никогда не познаешь. Я говорю это потому, что когда смотрю на тебя, вижу: ты никогда не встречала мужчины, который любил бы тебя так, как это нужно женщине. Скажу тебе еще и такое: весь фокус в нашей сложной жизни состоит в том, что мы должны ценить хорошие моменты и отбрасывать плохие. Тут-то и крылись мои невзгоды. Я слишком большое значение придавал плохим моментам. Прими мой совет: брось ты эти дела со шпионажем, все это полная ерунда. Найди себе мужчину, выйди замуж, нарожай детей. Для этого женщина и создана.

— Заткнись! — злобно крикнула Жинет. — Кому интересны рассуждения алкоголика?

Кэйд почесал пальцем нос и кивнул головой.

— Может, ты и права. — Он поднялся. — Люди, которые не могут устроить собственную жизнь, не должны давать советов другим. Ну, а теперь прощай, детка, я ухожу. Оставайся здесь, грейся, пока не прибудет твой дружок. А я на лыжах спущусь до Эгля.

— Ладно, не валяй дурака. Они тебя ждут снаружи. На тебя облава. Хватит.

Он остановился, обернулся к ней и улыбнулся:

— У меня нет будущего. Отныне нет и средств существования. Драма?… Жизнь не представляет для меня интереса. Как хочу, так и делаю.