Фред Варгас - Игра Нептуна

– Привет, парень! – Лалиберте хлопнул Адамберга по плечу. – Я взял ложный след. Здорово ошибся. Примешь мои извинения? За то, что гонялся за тобой, как за окаянным убийцей?

– А что еще ты мог обо мне подумать? – хмыкнул Адамберг.

– Я говорил с твоим шефом об исследовании образцов. Ваша лаборатория пахала сверхурочно, чтобы закончить все к вечеру. Те же волосы, приятель. Твоего дьявола. Я не хотел в это верить, но ты был прав. Филигранная работа.

Брезийон, выглядевший в парадном мундире воплощением добрых старых традиций, молча пожал Адамбергу руку – его подкосила фамильярность Лалиберте.

– Рад, что вы живы, комиссар.

– Ты ловко меня наколол, когда сорвался с крючка, – перебил его Лалиберте, изо всех сил встряхнув Адамберга за плечи. – Скажу прямо – разозлился я как черт!

– Могу себе представить, Орель.

– Ладно, я тебя простил. Ясно? Другого выхода не было. Знаешь, ты слишком головастый для романтика.

– Комиссар, – вмешался Брезийон, – Фавра перевели в Сент-Этьен, с испытательным сроком. У вас проблем не будет, я решил ограничиться устным внушением. Но ведь судья обошел вас, так?

– Обошел.

– Учтите этот опыт на будущее.

Лалиберте цапнул Брезийона за плечо.

– Не дрейфь, – подмигнул он. – Другая такая сволочь, как его демон, не скоро народится.

Окружной комиссар стряхнул с себя лапу суперинтенданта, извинился и покинул их. Его ждала трибуна.

– Твой шеф нудный, как сама смерть, – с ухмылкой прокомментировал Лалиберте, – Говорит как по писаному, смотрит как неродной. Он всегда такой?

– Нет, иногда Брезийон гасит окурки большим пальцем.

К ним решительно направлялся Трабельман.

– Конец детскому кошмару, – объявил он, пожимая Адамбергу руку. – Выходит, и принцы умеют извергать огонь.

– Черные принцы.

– Ну да, черные.

– Спасибо, что пришли, Трабельман.

– Извините за Страсбургский собор. Я был не прав.

– Не стоит ни о чем сожалеть. Он не покидал меня все это долгое время.

Подумав о соборе, Адамберг понял, что зверинец исчез, освободив окна, колокольню, портал и паперть. Животные вернулись по домам. Несси – в Лох-Несс, драконы – в сказки, лабрадоры – в фантазии, рыба – в свое розовое озеро, гусиный вожак – на Утауэ, треть майора – в его кабинет. Собор снова стал свободно парящей в облаках жемчужиной готической архитектуры.

– Сто сорок два метра, – сказал Трабельман и взял себе шампанского. – Никому такое не под силу. Ни вам, ни мне.

Он рассмеялся.

– Разве что в сказке, – добавил Адамберг.

– Вот именно, комиссар, вот именно.

Когда отзвучали речи и Данглар получил медаль, началось излияние чувств, голоса, подогретые шампанским, звучали все громче. Адамберг пошел поприветствовать свой отдел: после его побега двадцать шесть человек двадцать дней затаив дыхание ждали развязки, и ни один не поверил в его виновность. Он услышал голос Клементины – вокруг нее собрались бригадир Гардон, Жозетта, Ретанкур, которую ни на шаг не отпускал от себя Эсталер, и Данглар – он то и дело доливал шампанское в бокалы.

– Я ведь говорила, что он цепкий, этот призрак, и была права! Так это вы, детка, – Клементина повернулась к Ретанкур, – вывели его, укрыв своими юбками, под самым носом у полицейских? Сколько их было?

– Трое на шести квадратных метрах.

– Отлично сработано. Такого, как он, можно поднять, как перышко. Я всегда говорю – чем проще, тем лучше.

Адамберг улыбнулся, и Санкартье последовал его примеру.

– Черт, приятно все это видеть, – сказал он. – Все припарадились… Тебе здорово идет форма. Что это за серебряные листочки на эполете?

– Не клен. Дуб и олива.

– Что они символизируют?

– Мудрость и Мир.

– Ты только не обижайся, но по-моему, это не твое. Вдохновение – да. Я тебя не подкалываю. Вот только не знаю, какие листья могли бы стать его символом.

Санкартье устремил простодушный взгляд в пространство, как будто искал там символ Вдохновения.

– Трава, – подсказал Адамберг. – Что скажешь насчет травы?

– А подсолнухи? Нет, на плечах легавого это будет выглядеть глупо.

– Моя интуиция иногда напоминает сорную траву.

– Да ну?

– Вот тебе и ну. Бывает, я попадаю пальцем в небо, Санкартье, как последний кретин. У меня пятимесячный сын, а я это понял три дня назад.

– Ты не знал?

– Ни-че-го.

– Она тебя бросила?

– Нет, я ее.

– Разлюбил?

– Да нет. Не знаю.

– Но ты шлялся по бабам.

– Шлялся.

– И врал, а ей это не нравилось.