Владимир Мильчаков - Таких щадить нельзя

— Сволочи, — прохрипел Топорков. — Какой трюк выкинули, подлецы! Вот сволочи!

Закинув руку за голову, он долго лежал на спине, что-то обдумывая. Колючий взгляд его холодных глаз шарил по потолку. В комнате постепенно темнело, но прошел не один час, пока с постели донеслось ровное дыхание, иногда перемежающееся скрипом зубов. Топорков заснул.

Часа через два после полуночи в окно кибитки два раза резко постучали, затем, после короткой паузы, стукнули еще один раз. Топорков проснулся, вскочил с кровати и задернул занавески на окнах. Затем подошел к двери и негромко спросил.

— Кто там?

— Это я, ваш племянник, дядя.

Топорков впустил посетителя, тщательно запер дверь и только после того щелкнул выключателем. Щурясь от яркого света, перед ним стоял Жорка Мухаммедов. От его независимо-пренебрежительного вида не осталось и следа. Заискивающе смотрел он на все еще мрачного, с помятой после сна физиономией Топоркова.

— Садись, — бросил Топорков, проверяя, плотно ли задрапированы окна. — Приходил?

— Два раза. Вас не было.

— Занят был. — Топорков уселся на койку. — Принес?

Вместо ответа Мухаммедов вытащил из кармана брюк бумажный сверток и положил на кровать. Топорков не торопясь развернул бумагу. В свертке оказалось несколько золотых часов, брошей, сережек и браслетов. Выделяясь среди этой щелочи своим весом и объемом, поблескивал массивный золотой портсигар.

— Это все? — окинув взглядом драгоценности, спросил Топорков.

— Нет. Это только от Косого, — подобострастно улыбнулся Жорка, вытягивая из другого кармана второй сверток.

— Молодец Косой, — благосклонно отметил Топорков, развертывая новый сверток. — А это кто?

— Тропа и Валерка.

— Недурно, — оценил содержимое свертка Топорков. — Но могло быть лучше. — Он внимательно пересмотрел драгоценности, лежавшие во втором свертке, и вдруг, отделив массивную брошь с крупными камнями, бросил ее Жорке на колени.

— Что, разбирать разучился? — проворчал он. — Сказал же, беру только золото. Выбрось в овраг, где поглубже.

Жорка, протянув еще один сверток Топоркову, вытащил из кармана напильничек для ногтей и поскреб им края броши. Из-под тонкого слоя позолоты заблестело серебро.

— Никогда бы не подумал, — виновато пробормотал он и сунул брошь в карман вместе с напильником.

— Теперь все? — спросил Топорков, пересмотрев, содержимое третьего свертка. — Все.

Вытащив из внутреннего кармана две толстые пачки денег, Топорков передал одну из них Жорке со словами:

— Это Косому. Скажешь, что Пахан доволен. А эту, — протянул он вторую пачку, — разделишь между остальными. Ну и себе оставь, только не слишком жирно. Рассказывай дальше.

— Да так вообще, все в порядке, — начал Жорка и замялся.

Топорков, складывавший драгоценности в небольшой, с виду дрянненький чемоданчик, набитый разным тряпьем, поднял голову:

— Чего крутишься? Рассказывай, что случилось?

— Ничего не случилось, — бодро начал Жорка и совсем тихо закончил. — Братва недовольна. Грозятся.

— Что-о-о? — зловеще протянул Топорков. — Это как понимать, грозятся?

— Да вот, это дело… с ювелирным… потом заметка в газете…

— Уже прочитали, читатели, — зло усмехнулся Топорков. — Брехня в заметке. Клевета. Лягавые сами пристрелили пацанов, а сваливают на меня.

— Братва поверила заметке. Она же знает, что у лягашей пистолеты, а пацанов застрелили из нагана. С вами на дело идти не хотят.

— Скажи всем, что если кто киксовать будет, сам шлепну.

— Не скажу, — испуганно вырвалось у Жорки. — Они и меня кокнуть могут.

Топорков с холодным вниманием посмотрел на Жорку. Тот весь напрягся и опустил глаза, но Топорков неожиданно спокойным тоном сказал:

— Что еще?

Теперь Жорка почувствовал себя значительно свободнее. Он рассказал все, что ему стало известно о комсомольском собрании в школе, и о том, что говорили Игорь Непринцев и Гриша Молчанов. К удивлению Мухаммедова, его рассказ ничуть не встревожил Пахана. Он только, прикусив зубами нижнюю губу, на минуту задумался, потом, насмешливо подмигнув Мухаммедову, распорядился:

— Первого не трогать, а второго, с которым ты «подружился», — ядовито подчеркнул он, — убрать. — Заметил, что Жорка собирается протестовать, он, ласково глядя на своего подручного, соболезнующе сказал: — Ничего не могу поделать, дорогой. Придется тебе. Сам наследил — сам и убирай. Иначе догадываешься, что я с тобой за это сделаю.