Владимир Мильчаков - Таких щадить нельзя

Вздрагивая, словно в приступе лихорадки, он шагал к себе, в пустой, осиротевший без Жени домик. Дмитрий не пошел по главной улице поселка, а выбрал окольные тропинки, не желая ни с кем встречаться и в то же время боясь своего одиночества. Всего час- полтора тому назад, ободренный тем, что Кретов и Юлдашев ему поверили, Дмитрий был почти счастлив. А сейчас?..

«Что толку, что начальство поверило, — ожесточённо бормотал он про себя. — Народ не верит. Жить-то мне не с начальством, а с народом. Какая теперь жизнь будет…»

С каждой минутой в голове Бубенца крепло убеждение, что у него, пожалуй, есть единственный выход — последовать за Александром Даниловичем. Пусть все узнают, что не мог он перенести такой черной обиды, что как верный солдат последовал за своим командиром. В голове мелькнуло: «Но ведь гвардии полковник не сам… на него какая-то гадина руку подняла… — Дмитрий только криво усмехнулся. — На меня даже гадина руку не поднимает. Сам чуть не гадом стал».

— Митька! Митька, слышь, подожди чуток, — уже взявшись за висящий на дверях своего домика замок, услышал Бубенец за спиной приглушенный окрик. Он оглянулся. Из-под урюкового дерева, росшего на его приусадебном участке, подмигивал ему Жорка Рябый. Следом за ним поднимались с травы Запрометов и Сивоконь.

— А-а-а! «Не стая воронов слетелась», — насмешливо глядя на своих вчерашних собутыльников, проговорил Бубенец. Давно таившееся недовольство этой троицей сразу же превратилось в ненависть. Дмитрий с трудом удержался от того, чтобы немедленно и грубо не выгнать их со двора.

— Зачем пожаловали?

— Да ты што, чудак? Фрайера мы, что ли? — удивился Рябый. — Разве мы кореша в беде покинем?

— Ни в жизнь, — подтвердил Запрометов. Сивоконь, огромный сутулый мужчина лет сорока, с длинными чуть не до колен руками, взъерошил начинающиеся почти от самых бровей волосы, довольно ухмыльнулся и, вытащив из кармана поллитровку, на ходу молча выбил пробку. Был он вообще немногословен и неуклюж, но силен, как горилла.

Дмитрий молча, насупившись, смотрел на своих вчерашних собутыльников. А те не замечали происшедшей в Бубенце за последние часы перемены.

— Ну, чего же ты, открывай двери, чудак, — поторопил его Рябый. — Спрыснуть надо твою удачу.

— А ты, брат, жох! — восхищенно покрутил головой Запрометов. — Ловко лягавому арапа заправил.

В глазах Дмитрия вспыхнул огонек ярости, но, крепко стиснув зубы, он, почти не шевеля губами, ответил, отворяя двери:

— Что ж, заходите. Поговорим.

Все четверо через сенцы прошли в первую комнату, бывшую одновременно кухней и столовой. Запрометов и Рябый держались неуверенно. Они первый раз вошли в дом Дмитрия. Опасаясь, что неожиданно может появиться Женя или Екатерина Васильевна, оба жулика хотели поскорее опростать поллитровку и отправиться дальше. Но Сивоконь, тяжело ступая, прошел вперед и уселся на лавку. Со стуком поставив на стол бутылку с водкой, он вопросительно взглянул на Дмитрия, ожидая закуски.

Бубенец достал с полки миску с помидорами, хлеб и солонку.

— Хватит и этого, — сурово сказал он. — Для нашего разговора хватит.

— А о чем еще говорить, чудак, — хохотнул Рябый. — Просто чекалдыкнем за твою удачу. Не всякому так удается — и дело сделать, и чистеньким выскочить.

Чувствуя, как все внутри у него закипает, Дмитрий подошел к Рябому и почти спокойно спросил:

— Значит, ты думаешь, что гвардии полковника убил я?

— А кто же другой? — искренне удивился Рябый. — Да чего ты между своими-то крутишь? Здесь стукачей… — не окончив фазы, он от сокрушительного удара в подбородок отлетел к окну и опрокинулся спиной на подоконник. Зазвенело разбитое головой стекло. Брызнула кровь из порезов. Но Рябый ничего не чувствовал, медленно сползая с подоконника на пол.

— И ты тоже, сука?.. — повернулся Бубенец к Запрометову. Тот, взглянув на него остановившимися от ужаса глазами, со всех ног кинулся из дома.

— А Лобова все же ты убил. Не отпирайся, — заговорил вдруг молчавший до сих пор Сивоконь.

— Я и с тобой за гвардии полковника разделаюсь, сволочь тюремная, — бросил в ответ Бубенец. — Во всем районе только такую гадину, как ты, можно подозревать в убийстве.

— А меня к своему делу зачем примазываешь? — сузил кабаньи глаза Сивоконь, медленно поднимаясь с места. — Я думал, из тебя толковый блатяга получится, так нет, сам увильнул, а других мажешь. На первом деле киксовать начал.

Сивоконь был на полторы головы выше Бубенца и вдвое шире в плечах. Вытянув длинную, как грабли руку, он схватил Бубенца за плечо, но тот вывернулся, оставив в кулаке Сивоконя половину рукава. Дмитрий знал, что Сивоконь одним ударом своего кулака может проломить ему череп. Но отступить, бежать его сейчас не могли бы заставить никто и ничто на свете. Знакомое каждому фронтовику хмельное чувство готовности к неизбежной схватке с врагом овладело Дмитрием. Его тело напряглось, стало твердым, как сжатая в бою пружина. Чуть пригнувшись, прикрыв голову крепко стиснутыми кулаками, он начал отходить. Как раньше, на фронте, он знал, что должен ударить первым и ударить так, чтобы враг не встал. Если первый удар окажется слабым, враг сомнет его. Отходя перед медленно наступавшим бандитом, Бубенец собрал всю свою силу для одного, но страшного, запретного удара, которому обучили его на фронте разведчики. Едва прижавший Бубенца в угол Сивоконь взмахнул двухпудовым костистым кулаком, Дмитрий средним пальцем правой руки, как долотом, ткнул его во впадину пониже горла между ключицами. Болезненно икнув, Сивоконь вначале уселся на пол, а затем растянулся на спине, скребя сапогами по полу.