Владимир Царицын - Осенний лист, или Зачем бомжу деньги

Подобное столпотворение в этот день происходило во всех цехах. Имущество выносилось, грузилось на машины и увозилось в неизвестном направлении. Куда конкретно вывозились вещи, и куда потом они девались, Альфред не знал. Этого никто из рядовых тружеников завода не знал. Может, они прямиком развозились по квартирам и дачам руководителей подразделений, а, может, разгружались на какой-нибудь складе и запирались на замок. А потом на этом складе появлялись высокие начальники, возможно, с жёнами, и распределяли между собой — кому что.

Во взрывной Альфред зашёл, чтобы увидеться с Наденькой. И проститься. Несколько дней назад Наденька сказала, что придётся ей возвращаться к родителям в деревню, из которой совсем недавно перебралась в город делать карьеру и устраивать жизнь.

Наденька стояла посреди приёмной, пол которой был засыпан старыми газетами, листками инструкций, цеховых приказов и распоряжений. Глаза у неё были на мокром месте.

— Что мне теперь делать, Алик? — спросила она у вошедшего Альфреда, глотая слёзы.

Альфред растерялся и не ответил.

— В деревню? — с надрывом продолжала Надя, — Свиней кормить? Корову доить? Спину на огороде ломать с утра до ночи?

— А… что?., — заикаясь, стал лепетать Альфред, — Что?.. Что делать?..

— Вот и я не знаю, что! Не хочу я в деревню. Я там превращусь… в старуху я там превращусь. Не пройдёт и полгода.

До превращения Наденьки в старуху было ещё ой как далеко, она преувеличивала. Во всяком случае, больше, чем полгода.

Альфред смотрел на Наденькины трясущиеся губы, на её слёзы, дрожащие на кончиках пушистых ресниц, и молчал. Он не знал, что сказать, не знал, что посоветовать девушке, к которой, в принципе, был неравнодушен, но… Но что он может сделать, если и сам не знает, куда ему идти и на что жить? Какое-то время, конечно, можно посидеть на шее у мамы, но одно дело — родной сын, а с Наденькой? Нет, двоих мама на шее не удержит.

Так он ничего и не сказал Наденьке. Из кабинета раздался голос начальника цеха, приказывающей ей зайти за получением очередного распоряжения. Надя ушла к начальнику, а Альфред, смалодушничав и воспользовавшись отсутствием девушки, потихоньку ретировался.

Больше они с Наденькой никогда не виделись. Наверное, уехала всё-таки в свою деревню…

Окрошка вернулся не один. За его спиной шёл высокий худой старик с белой головой и котомкой на плече.

— Эй, Альф! Ты там не уснул? — окликнул Альфреда Окрошка, который, со света не мог разглядеть его, сидящего на рубероиде, — А, вот ты где! Дай-ка мой любимый фонарь. Сейчас мы эту дверь вскроем, как банковский сейф.

Бирюк коротко кивнул Альфреду и сказал Окрошке:

— Свети сюда, на замочную скважину, ёшкин кот, — голос у Бирюка был грубый, хриплый, — а сам отвернись.

— Секреты мастерства раскрывать не хочешь?

— Глаз у тебя, Окрошка, нехороший.

— Чем это, интересно знать, тебе мой глаз не нравится?

— Глупый он у тебя и завистливый. Будешь смотреть — не смогу замок открыть.

— Завистливый, говоришь? — Окрошка не стал повторять первого определения, — Хорошо, вообще смотреть не буду, — он отдал фонарь Альфреду, — пусть вот он тебе светит, если тебе мой глаз не нравится. А я отдохну пока.

Он отошёл назад, нашёл удобное место на куче рубероида, пристроил свою тощую задницу, и, обиженно засопев, стал ждать. Бирюк порылся в котомке, извлёк какую-то железку и принялся ковыряться ею в замке. Возился он совсем недолго, буквально, через десяток секунд Альф услышал скрежет — это ригеля из стен стали рывками вползать в дверное полотно.

— Хороший замок, — одобрительно произнёс Бирюк, — прочный, и совершенно не заржавел. Только простой, как чукча. Без секретов. Ну, что? Дело сделано.

— Дай-ка, дай-ка! Пусти, — Окрошка мигом поднялся с кучи, и, отодвинув Бирюка костылём в сторону, подошёл к двери, — открывай. Что стоишь, как обмороженный? Альф, ты что, не слышишь, давай, открывай свой Сим-Сим.

Альфред потянул за ручку, и дверь медленно открылась, тяжёлая стальная дверь в бомбоубежище, построенное и оборудованное во времена, когда угроза ядерного нападения капиталистических агрессоров ни для кого не казалась пустым звуком. На Альфреда пахнуло сухим холодом и запахом пустого помещения, точнее, отсутствием каких бы то ни было запахов. Он посветил фонарём, и яркий луч света выхватил из темноты стеллажи, на которых стояли какие-то ящики. Много ящиков.

— Ни фига себе! — выдохнул Окрошка, — Интересно, что там внутри, в ящиках в этих? Может, консервы?