Владимир Царицын - Осенний лист, или Зачем бомжу деньги

Сам-то он, Окрошка, тоже наверняка на работу ходить не собирался. Но Сидоров тут же его огорчил:

— В поиск я буду ходить, как и раньше ходил. Я — здоровый мужик, и сам себя прокормить в состоянии. В нашей жизни бомжовой преференций ни для кого, по определению, быть не может. Уразумел?

— Чегой-то? Каких таких перфораций?

— А таких! Руководство нашим сообществом я буду осуществлять во внерабочее время. На общественных началах, так сказать. И ты губу не раскатывай. Завтра кем наряжаешься — беженцем или воином-интернационалистом?

Окрошка надулся, как мыльный пузырь, даже радужные пятна на щеках и лбу появились, и ушёл. Но через полчаса поскрёбся в дверь приёмной, лично установив этим некую субординацию, и когда Сидоров разрешил войти, сказал:

— Ты, Ляксеич, мужик мудрый. Всё правильно рассудил.

Окрошка был тёртым калачом и понимал: с начальством надо не конфликтовать, не дуться на него, а хвалить и всячески потакать, тогда всё путём будет.

— Молодец, что понял, — отозвался Сидоров, осматривающий буржуйку, подарок бомжей. — Так кем ты завтра рядишься?

— Афганцем. Народ наш что-то беженцев не очень…

Сидоров улыбнулся:

— Ладно, афганец, иди, отдыхай.

— А ты, Ляксеич, всё ж не забывай, кто тебя сюда привёл, — не удержался Окрошка.

— Не забуду, — пообещал Сидоров.

…Именно он, Окрошка, привёл Сидорова на завод в мае две тысячи первого года.

Он тогда, в роли глухонемого инвалида, собирал деньги с пассажиров пригородного поезда. А тут настоящие глухонемые — люди ущербные, а потому злые, и в силу одинакового изъяна организованные, выкинули бедолагу из электрички, как щенка, хорошо ещё, что на остановке, могли бы и на полном ходу. А остановка была — Шугаевка.

Окрошка собрал костыли, огляделся, и, заметив вдали оттаявшие дачные участки, решил, раз уж он тут оказался, проинспектировать их на предмет потенциальной добычи. Успешно просочившись на территорию садоводческого общества мимо сторожки, почему-то не облаянный собаками, Окрошка поскакал на костылях подальше от опасного места. На одном из участков увидел бородатого длинноволосого человека в бушлате и резиновых сапогах, что-то рвущего в огороде. С виду — бомж, но бледный. Бомжи, они и зимой загорелые, а к весне и вообще — чёрные, как негры. Грязь приобретению подобного оттенка тоже способствует.

— Э, мужик! — позвал Окрошка, — Ты там что, весенние подснежники собираешь?

Мужик поднял голову, и Окрошка поразился выражению его глаз. Они были серые, но казались белыми — выцветшими и какими-то неживыми. А лицо у мужика было худое и бледное, как у выходца с того света. Окрошка даже вздрогнул и незаметно перекрестил свой впалый живот. А мужик вдруг улыбнулся, но как-то грустно.

— А подснежники только весенними и бывают, — сказал он, — летом не растут.

— Да ну? — иронически произнёс Окрошка.

— Ну да, — в тон ему ответил мужик с неживыми глазами, — заходи. Перед калиткой стоишь.

— А это твоя дача?

— Моя. Заходи, не бойся.

— А чего мне бояться, я человек вольный. Захочу, и без твоего приглашения зайду, — и зашёл.

— Ты бомж? — спросил мужик, когда Окрошка подошёл.

— Это ты почему так решил?

— Сам же сказал — вольный человек. Да и воняет от тебя.

— Воняет, не нюхай, — обиделся Окрошка, но тут же забыл про обиду, — так ты лук тут собираешь?

Мужик пожал плечами.

— А я не знаю, что это, — сказал он, — Вышел в огород, смотрю — травка какая-то из земли пробивается.

— Это лук, — тоном специалиста заявил Окрошка, — солнышко пригрело, он и попёр из земли. Видать, осенью луковицы не все выкопали, в земле оставили. Вот он и прёт. Весна, всё к солнцу тянется. — Окрошка задрал голову, и, подставив щетинистые щеки лучам солнца, улыбнулся, — Весна! Тепло, как летом. Солнышко пригревает. Эх, окрошечки бы сейчас! К твоему луку огурчик бы, яичко, сметанку, колбаски бы… А давай окрошку сделаем? Чегой-то я есть захотел.

Мужик усмехнулся:

— У меня, кроме лука, к окрошке нет ничего.

— Совсем ничего?

Мужик отрицательно покачал головой.

— А чем ты питаешься? — поинтересовался Окрошка.

— Со вчерашнего дня ничем. Продукты были, но за зиму всё съел. Вчера последнюю горсть перловки сварил. А сегодня вот, — мужик указал на пробивающиеся из земли тоненькие зелёные пёрышки лука, более похожие на молодую осоку, — только это.

— Небогато живёшь, — констатировал Окрошка, — ты что, здесь зиму перезимовал?

— Перезимовал, — вздохнул мужик, — только надо говорить не «зиму перезимовал», а просто «перезимовал». Масло масляное получается.