Николай Якушев - Банкир на мушке

– Здравствуй, мама! – ласково сказала она, обнимая ладонями седую дрожащую голову. «Значит, опять началось», – с тоской подумала она.

Рассеянный склероз – таков был безжалостный диагноз врачей. Болезнь обрушилась на мать внезапно, среди, казалось, полного благополучия. В нее было невозможно поверить, Карине все думалось, что произошла какая-то ошибка. Но за какой-то год мать, красивая и сильная женщина, превратилась почти в развалину.

Иногда болезнь отступала, словно дразнила, мать начинала самостоятельно двигаться, довольно уверенно разговаривать, веселела на глазах, но потом все возвращалось. Карина с отчаянием понимала, что чуда не будет и, что бы она ни делала, матери это не поможет. А она очень ее любила. «Теперь опять возникнут проблемы, – подумала Карина. – Ей нужен уход, а какой уход от этой вертихвостки Натальи?» Да она и сама хороша – готова каждую свободную минуту бежать туда, куда влечет ее женский инстинкт, хотя временами ей становится за это невыносимо стыдно.

Кстати, придется, наверное, отказаться от подработки, чтобы больше времени проводить с матерью. Но где тогда брать деньги? Их и так хронически не хватает. Может быть, и правда прислушаться к Наташкиному совету, говорят, проститутки гребут деньги лопатой. Карина невесело усмехнулась.

Мать что-то залопотала, стараясь заглянуть ей в глаза, с натугой соединяла непослушные слоги. Карина вслушалась и сумела разобрать.

– Мешаю я вам жить, дочка? – с горестным сожалением спрашивала мать. – Ты уж прости. Видишь, как получилось?..

– Ну и что это ты опять придумала? – негромко сказала Карина. – Все в порядке. Сейчас суп разогрею, обедать с тобой будем. И все будет хорошо.

Дынин остановился посреди залитого солнцем больничного двора и, прищурясь, внимательно посмотрел кругом. Сквозь густую листву старых раскидистых деревьев сверкала строгая белизна лечебных корпусов. На площадке перед главным входом стояло десятка полтора машин. По асфальтовым дорожкам с озабоченным видом проходили люди в белых халатах. В тени деревьев на лавочках сидели больные с равнодушными бледными лицами.

Дынин подумал и лениво двинулся туда, где стояли машины. Подойдя поближе, он увидел знакомый номер и удовлетворенно усмехнулся. Похоже, младший Шапошников тоже здесь, и это ему на руку.

Дынин опять остановился и полез в карман за сигаретой. Горячее солнце расслабляло его и настраивало на благодушный лад. Хотя неприятностей у Дынина хватало. А он больше всего на свете любил покой.

В идеале он вообще бы осел где-нибудь на пустынном сказочном берегу, где пальмы и песок. Жрал бы одни бананы и пялился бы день-деньской на океан. Дынин очень любил солнце, простор и не страдал от одиночества.

Правда, океан он видел лишь на картинках, а вкус одиночества попробовал впервые только четыре месяца назад, когда от него ушла жена, прихватив с собой двенадцатилетнюю дочку. Так она выразила свой протест. Она считала, что с Дыниным ее жизнь не удалась. Она так и сказала на суде, когда они разводились. Судья, тоже женщина, заметно ей сочувствовала.

Дынин давно привык к этим жалобам и оставался невозмутимым даже на суде. В своей жизни он перевидал тысячи людей, стоявших на самых разных ступенях общественной лестницы, и ни один из них не мог сказать, что его жизнь удалась. Это была общая беда, но если женщина что-то вбила себе в голову, переубеждать ее бесполезно.

Он и не пытался. Совершенно равнодушно отнесся он и к размену квартиры, вполне удовлетворившись доставшейся ему комнаткой в зачуханной коммуналке.

Ему было все равно, где спать. По-настоящему его тяготила только разлука с дочерью, которую он очень любил, хотя жена утверждала обратное. Но тут она просто лукавила, дочь тоже любила Дынина. Даже сейчас она оживлялась, когда по выходным Дынин приходил ее навещать, охотно бродила с ним по улицам, сообщала все школьные сплетни и слушала его выдумки о погонях и перестрелках, о кровожадных бандитах и несгибаемых сыщиках. Одно плохо – дочь потихоньку начинала взрослеть, а значит, постепенно превращаться в женщину. «А когда она ею станет, – размышлял Дынин, – она тоже начнет искать удачу в этой жизни, и ты ей уже будешь не нужен, потому что она увидит в тебе человека, который поломал судьбу ее матери, и в этом качестве ты для нее и останешься до самой своей смерти. И с чистой совестью сможешь признаться, что твоя жизнь тоже не удалась».

Дынин осознавал эту неизбежность с грустью, но без раскаянья. Так сложилось, и тут уж ничего не поделаешь. Он не был религиозен, но соглашался с мыслью, что жизнь – это просто испытание, ниспосланное свыше, и все, что тебе предназначено, придется расхлебывать до дна. Главное, не терять головы.