Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 1. Ворожба. Белая горячка. В очарованном лесу. Пёс.

— Я вижу, господин граф, что впечатление у нас с вами одинаковое… Необычайно странное семейство, не так ли?

— Необычайно.

— Я бы даже сказал, что оно внушает тревогу, — уточнил добрейший нотариус. — В их жилище, знаете ли, чувствуется — трудно даже слово подобрать — чувствуется что-то гнетущее. Возникает ощущение, что эти люди живут совсем не так, как вы или я. Дело вовсе не в таинственности, нет… Должен признать, что у барона прекрасное юридическое образование… Но мне не хотелось бы остаться надолго в их замке с ними вместе… Может, вам покажется смешным…

— Нисколько. Я вполне разделяю ваши чувства. А довелось ли вам узнать предыдущих владельцев замка — господ Мерлена и Ле-Дерфа?

— Нет, не довелось.

— Кажется, вы упоминали, что один из них сошел с ума?

— А другой покончил с собой. Да, так оно и было, господин граф.

Мэтр Меньян погрузился в раздумье — очевидно, о тех, кем я поинтересовался.

— И вот что еще непонятно, — заговорил он наконец. — Я приготовился вести длинный и трудный разговор. Но стоило Эрбо узнать, что вы желали бы расплатиться с ним без проволочек, он тут же пошел на уступки. Мне показалось, что ему не терпится сбыть этот замок с рук.

Казалось, нотариус обижен, что его хитроумие не понадобилось. Я не стал пересказывать мэтру Меньяну все, на что успел насмотреться за эти сутки, но не сомневался, что Эрбо стали жертвами колдовства. Тон, каким барон говорил о склепе, открыл мне глаза на многое. Конечно, тайна по-прежнему оставалась тайной. Однако я догадался, что она каким-то образом связана с трагической участью тех, кто первыми захватил наш замок. Странное поведение Эрбо мало-помалу укрепило меня в мысли, что я не был жертвой галлюцинации и действительно видел то, что видел. Но тогда… Я боялся углубиться в размышления, грозившие мне потерей рассудка, и решил при первой же возможности обо всем рассказать кюре.

Мы въехали в селенье, и нотариус, видя мою подавленность, а возможно, как человек проницательный, и догадавшись о гибельной страсти, коей я воспылал к дочери барона, любезно пригласил меня отобедать. Я с радостью принял его приглашение, страшась остаться наедине с терзавшей меня тоской. Каков был обед, как прошел вечер — рассказывать скучно. Нотариус делился со мной своими соображениями относительно приведения в порядок моего расстроенного состояния. Я учтиво слушал его, неотступно думая, однако, об обитателях замка, которые вот-вот уедут. Собственно, что мешало мне спустя недолгое время поехать в Рен и попросить у барона руки его дочери? Отъезд Клер вовсе не означал вечной разлуки. Но с каждой минутой тревога моя возрастала. Что-то настойчиво говорило мне, что я не должен ее отпускать. Солнце склонялось все ниже, моя тревога становилась невыносимее. Я распрощался с нотариусом, не в силах более поддерживать беседу. Я жаждал одиночества.

Выйдя из селения, я углубился в ланды. Царственный ало-пурпурный закат болезненно растревожил мое влюбленное сердце, увлажнив глаза слезами горечи. Я брел наугад, моля Бога помочь мне, чувствуя себя неприкаянным, как последний грешник. Сумерки мало-помалу одели цветущий дрок серебристым плащом. Я ни на что не мог решиться. Мысль о нашем браке вдруг показалась мне чудовищной: местные жители никогда мне его не простят. И тут же я возжелал нашего союза с такой неистовой страстью, что мое сердце замерло и я пошатнулся, будто дуб под топором дровосека. Властительница ночей выплыла из-за деревьев — огромная, кроваво-красная, похожая на те древние луны, что вели друидов к их жертвенникам. Я же ропщущей тенью, не ведая того сам, вновь брел к ограде замка. Под ногами у меня захрустели камешки, и я узнал каменистый проселок. Я вернулся к месту нашей первой встречи. Я ждал свою возлюбленную, а она усаживалась сейчас в ландо, готовясь покинуть наши края навсегда. Я уже не боролся с отчаянием. Сраженный горем, я добрался до ограды замка. Прижавшись лицом к решетке, словно узник, прощающийся со светом дня, я окинул потухшим взором стены, за которыми долгие годы она любила меня, еще не зная моего имени. И вот… О немилосердный Бог! Едва наши руки успели коснуться друг друга, как нас разлучают навеки! Я возвел глаза к небесам, простодушно мешая мольбу с упреками.

Луна посеребрила сперва скат крыши, потом мало-помалу высветила весь двор. Я услышал скрип: к воротам ехала коляска. Она огибала северную часть замка, и вскоре я должен был ее увидеть. Лошадиные копыта отчетливо цокали по твердой дороге, и я из какого-то суеверного страха невольно отпрянул, спрятавшись в тени стен. Колеса ландо заскрипели по двору. Посреди огромного пустого, едва освещенного пространства оно показалось мне фантастическим призраком, точно таким же, как вчера в лесу. Из ноздрей лошади валил пар, и в груди у нее перекатывалось тихое, приглушенное ржанье. Кожаная упряжь еле слышно поскрипывала. Посеребренный луной цилиндр кучера походил на воинский шлем. Карета с поднятым верхом и опущенными шторами величаво и грозно продвигалась вперед, отбрасывая причудливую тень, увенчанную то ли дьявольским полумесяцем, то ли дьявольскими рожками необыкновенно вытянувшихся лошадиных ушей. Карета выехала за ограду, и я тотчас узнал долговязого Антуана: он слез с козел и пошел затворять кованые ворота. Я отчетливо видел окно кареты: в нем, отражаясь, мерцали звезды. Что делали за ним Эрбо? Курил ли барон свою сигару? А баронесса? Склонилась ли она к стеклу, бросая прощальный взгляд на покинутое жилище? А Клер? Думает ли она обо мне в этот непереносимый миг?