Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 2. Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз

У Жевиня было жесткое выражение лица — такой лик он наверняка являл членам своего административного совета. Тем не менее он улыбнулся.

— Спасибо, — сказал он. — Ты честный парень, теперь таких нет. Но безопасность Мадлен — превыше всего.

— У тебя есть основания опасаться рецидива?

— Нет.

— Подумал ли ты о том, что, если твоя жена вдруг выкинет номер, подобный тогдашнему, я ведь могу и не подоспеть вовремя?

— Да… Я подумал об этом.

Он опустил глаза и с силой сцепил пальцы.

— Ничего не должно случиться… — пробормотал он. — Но если вдруг, паче чаяния, что-нибудь и произойдет, — что ж, рядом будешь ты, чтобы, по крайней мере, хоть рассказать мне об увиденном. Чего я не выношу, так это неизвестности. По мне, было бы стократ лучше, будь Мадлен действительно больна. Мне легче было бы увидеть ее на операционном столе, под ножом опытного хирурга. Тут хоть знаешь, черт побери, чего ждать. Можно взвесить шансы «за» и «против». Но этот туман!.. Послушай, у тебя такой вид, будто тебе непонятно, о чем я говорю.

— О нет, что ты.

— Так как же?

— Я присмотрю за ней… Не беспокойся!.. Кстати, ты не знаешь, доводилось ей бывать в Сенте?

— В Сенте? — недоуменно переспросил Жевинь. — Нет. Точно — нет. А почему ты вдруг об этом спросил?

— Она рассказывала мне о Сенте, причем так, как если бы жила там.

— Ты что, разыгрываешь меня?

— А не могла она видеть где-нибудь открытки или фотографии с видами этого города?

— Да откуда? Повторяю тебе, мы никогда не ездили на Запад! У нас дома нет даже самого простого путеводителя по тем краям.

— А Полина Лажерлак? Она не жила в Сенте?

— Ну, старик, ты требуешь от меня слишком многого! Откуда мне это знать?

— Лажерлак — это сентонжская фамилия… Коньяк, Шерминьяк, Жемозак — я могу перечислить добрых две дюжины названий с похожим звучанием.

— Хм, может быть… Но я не вижу связи…

— Да она же бросается в глаза! Твоя жена детально описала мне места, в которых она никогда не бывала, но которые, по-видимому, хорошо знала Полина Лажерлак… Постой!.. Это еще не все: она описала, в частности, арены, но не такими, какие они сейчас, а какими они были лет сто назад.

Жевинь насупил брови, переваривая услышанное.

— Что ты хочешь этим сказать? — испытующе взглянул он на Флавьера.

— Ничего, — ответил тот, — пока ничего… Это слишком невероятно!.. Полина и Мадлен…

— Погоди-ка! — перебил его Жевинь. — Мы живем в двадцатом веке. Не будешь же ты утверждать, будто Полина и Мадлен… Я допускаю, что Мадлен терзается воспоминаниями о своей бабке… Но это должно иметь какое-то разумное объяснение. Как раз для того, чтобы разобраться в этом, я и попросил у тебя помощи. Если б я мог предположить, что ты…

— Я же предложил тебе покончить с этим делом.

Флавьер ощутил, как между ними внезапно возникло напряжение. Он подождал немного, затем поднялся:

— Не стану больше отнимать у тебя время…

Жевинь отрицательно мотнул головой:

— Главное — спасти Мадлен, остальное не в счет. Пусть она больна, безумна, одержима — мне на это наплевать. Лишь бы она жила!

— Сегодня она выйдет из дому?

— Нет.

— А когда?

— Думаю, завтра… Сегодня я последую твоему совету: проведу весь день с ней.

Флавьер и глазом не моргнул, но внутренне содрогнулся от вспышки бешеной ярости. «О, как же я его ненавижу, — подумал он. — Гнусное животное!»

— Завтра, — повторил он в раздумье. — Не знаю, буду ли я завтра свободен.

Жевинь в свою очередь встал, обошел вокруг стола и взял Флавьера под руку.

— Прости меня, — вздохнул он. — Я несдержан и груб… Но это не только моя вина. От твоих рассказов у меня голова пошла кругом… Выслушай меня. Сегодня я хочу провести эксперимент. Надо завести с ней разговор о Гавре — я совершенно не представляю себе, как она это воспримет… Итак, решено: завтра ты должен быть свободен, чтобы присмотреть за ней. Очень тебя прошу. А потом, вечером, позвони мне или зайди прямо сюда. Расскажешь о своих наблюдениях… Я полностью полагаюсь на твое суждение. Ну что, по рукам?

Где Жевинь научился разговаривать таким значительным, взволнованным, вкрадчивым голосом?

— Да, — сказал Флавьер.

Он мысленно отругал себя за это поспешное «да», которое полностью отдавало его во власть Жевиня, но — что поделаешь? — малейший намек на дружелюбие полностью лишал его способности к сопротивлению.

— Спасибо… Я не забуду того, что ты для меня сделал.

— Я пошел, — смущенно пробормотал Флавьер. — Не беспокойся, я знаю дорогу.