Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 2. Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз

Огюст Пьянуа

1875–1935

Кавалер ордена Почетного легиона

Удостоен Знака отличия по Народному просвещению

Он был хорошим супругом и отцом

Вечно скорбим

Реми хотел бы, чтобы его букет бомбой взорвался на этом кладбище, чтобы взлетели на воздух кресты, гробы, останки, регистрационные книги, покой и безмолвие. Он уходил прочь, прижав руки к груди: ему было трудно дышать. Все тот же служащий, прощаясь, отсалютовал ему, приставив два пальца к козырьку кепи. Возможно, он был не слишком серьезен, но Реми и так никто не принимал всерьез. Реми узнал улицу, по которой совсем недавно ехало в гору его такси, это улица Рокетт — так гласила табличка на стене дома. Окутанная голубоватой дымкой, улица сбегала вниз, к водовороту людей, звуков, автомобилей — к водовороту жизни, — и Реми вновь остановился. Рядом, за столиком маленького кафе, что-то обсуждали два работника похоронного бюро. Реми вошел в кафе, облокотился на стойку и крикнул:

— Один коньяк!

Никто не удивился его заказу, отчего Реми почувствовал смутное облегчение. Те двое, потягивая белое вино, говорили о предстоящей забастовке. Коньяк оказался терпким, обжигал горло, и Реми вспомнил историю о халифе, который тайно, никем не узнанный, уходил по ночам из дворца и развлекался в самых сомнительных заведениях. Неужели и ему, Реми, надо ходить на кладбище скрываясь от всех, по ночам? В нем опять зашевелился гнев; Реми бросил на стойку банкноту и, оставив недопитый коньяк, вновь очутился на улице, а в голове его по-прежнему вертелся все тот же проклятый вопрос: «Что было со мной тогда, когда умерла мама?» И по-прежнему он не мог ничего вспомнить. Да, он тогда заболел; ему сказали, что мама уехала, а немного погодя сказали, что она больше не вернется, потому что умерла, но умирать совсем не больно и не страшно — просто надолго-надолго засыпаешь. Все умирают, даже маленькие дети, когда они вырастают и становятся большими и старенькими, как бабушка. Бабушка тоже надолго уснула, за несколько дней до мамы. И теперь они обе на небе и смотрят оттуда на своего маленького Реми. Так Клементина утешала Реми, а сама при этом плакала. Реми становилось страшно, и сколько раз ночами — как такое забудешь? — он внезапно просыпался, ибо в соседней комнате ему слышались мамины шаги. Только потом Клементина объяснила ему, что мама скончалась от смертельного приступа аппендицита… Тем не менее целитель прав. Не из-за маминой смерти Реми обезножел. Но тогда из-за чего? Из-за чего же? Плохая наследственность? Но у них в роду все были крепки духом и телом… А может, родственники с маминой стороны? Ведь, в сущности, Реми о них почти ничего не знает… Ему ничего не известно о бабушке и дедушке по материнской линии… Да он и о маме ничего толком не знает… ничего!

Реми брел по узкому тротуару, забитому выставленными прямо на улице товарами. У него вызывал отвращение этот перенаселенный квартал, где из каждой двери прохожего обдает одним и тем же запахом нищеты. Но почему, почему он заболел?.. Если не от тоски и горя, то от чего?.. Отец частенько говорил ему: «Бедный мой Реми, ты рассуждаешь как ребенок!» Что ж, теперь Реми рассуждает как взрослый. Паралич не мог возникнуть из ничего, просто так, без причины. Конечно, легче всего считать, что Реми лишь симулировал болезнь. Но здесь должна быть другая причина — какая же? Привязавшаяся к нему шавка обнюхивала ботинки, и Реми отпихнул ее ногой. По всей вероятности, маму похоронили не на кладбище Пер-Лашез, а где-нибудь еще. Но почему? Ведь семейное погребение Окто находится именно на этом кладбище! Может быть, потому, что перед смертью мама завещала похоронить себя в той могиле, куда когда-нибудь сойдет и ее муж? Вполне возможно…

— А ну пошел вон!

Фокстерьер, ворча, приотстал, однако Реми почти сразу же почувствовал, как пес следует за ним по пятам. Реми попытался сдержать ярость: глупо ведь злиться из-за такого пустяка! Конечно, после стольких лет болезни он стал раздражительным, но теперь-то он выздоровел, сомнений нет… Итак, маму похоронили где-то еще, однако в разговорах с Реми все по-прежнему упоминают именно Пер-Лашез — видимо, хотят избежать тягостных и ненужных объяснений. Вот правдоподобное объяснение этого обмана. Реми сжал кулаки, ему захотелось схватить палку, камень — что-нибудь — и прибить проклятую собаку. Он рывком обернулся, в глазах его сверкнула ярость. Фокстерьер отскочил в сторону, прямо на проезжую часть, но прыгнуть обратно на тротуар уже не успел. Реми услышал, как взвизгнули тормоза, машина дважды подскочила на чем-то мягком и умчалась.