Владлен Чертинов - Воскрешение Лазаря

— Да иди ты… — смог он, наконец, выдернуть ладонь. — Никуда я не буду прыгать.

— Зря ты так, — цыганка сокрушенно покачала головой, — если ручку не позолотишь, быть беде.

Женщина вела себя уже как явная вымогательница.

— А может, тебе еще ножку позолотить или какое другое место?

Цыганка в ответ неприятно ощерилась и вдруг, ловко вцепившись в шевелюру Геннадия, выдернула из нее несколько волосков.

— Не дашь денег, через волосы порчу нашлю.

Загадочные действия цыганки внушили страх Каурову, и без того изрядно напуганному за последние дни. Он решил на всякий случай перестраховаться.

— Ладно, на тебе сто рублей и отвяжись.

Но цыганка, скомкав бумажку, не спешила отвязываться.

— То-то, касатик. Слушай, что мудрая женщина говорит. У тебя на плечах здоровый ведьмак сидит, силу твою высасывает. Только в пламени красном от него спасенье найдешь. Или погибель…

«Что за чертовщина?» — Кауров припомнил страшные пророчества деда Панкрата из станицы Островской. Тот ведь тоже говорил о каком-то огне. «Спрячься в огне. Убей двух врагов. Приготовься муки принять», — кажется, так заклинал его сумасшедший старик. И вот теперь что-то похожее предрекала цыганка. Разве бывают в жизни такие совпадения?

— Ты еще скажи, что я должен убить двух врагов.

Цыганка улыбнулась в ответ:

— Нет, касатик. Враг один у тебя. Но он двухголовый…

Пришел в себя Кауров только на лужском вокзале. Цыганка своим гаданием нагнала на него такого страху, что он вообще перестал что-то соображать. Будто отключился на время. Когда вышел на перрон, его всего колотило.

Геннадий присел на скамейку. И тут же услышал над ухом:

— Эй, братан, полечиться хочешь?

Возле скамейки стояли мужчина и женщина непрезентабельного вида. Их глаза излучали сочувствие. Мужчина потряс перед носом Каурова целлофановым кульком, в котором позвякивали какие-то аптечные пузырьки.

— Третьим будешь?

— Нет, спасибо.

— А может, денег дашь тогда, сколько не жалко? Я с зоны недавно откинулся.

Геннадий хлопнул себя по карману джинсов. Но бумажника в нем не оказалось. Он также не обнаружил на руке часов, а на поясе — пейджера.

— Вот сволочи! — Кауров взвыл так, что собеседники от него отшатнулись.

— Цыгане меня обокрали. Вы тут не видели их?

— Видали. Вон туда вся кодла их побежала, как поезд пришел.

Мужчина показывал куда-то влево вдоль железнодорожного полотна. Но никаких цыган там уже не было видно.

— И деньги ведь у меня в бумажнике, и документы. Где здесь милиция?

— На вокзале пикет. Но только не бывает их никого в это время. У электричек — дневной перерыв, и менты тоже перерыв себе делают — обедать уезжают. Часа через два теперь только появятся.

Дверь пункта охраны порядка на станции и вправду оказалась закрыта. С завистью поглядывая не только на маршрутные такси, но даже и на обычные рейсовые автобусы-скотовозы, без денег, без документов Кауров побрел пешком на окраину Луги. Пошарил по карманам — ни шариковой ручки, ни монетки, ни расчески. Вообще ни одного предмета. Гол как сокол. Впрочем, кое-что при нем все же отыскалось. В маленьком переднем бесполезном прямоугольном кармашке на правой штанине (Кауров читал, что изобретатели джинсов придумали его для карманных часов) он что-то нащупал. Это была «застывшая молния» — камешек старика Тарасова с одноименного хутора. Геннадий еще в Волгограде как переложил странный подарочек из брюк в джинсы, так и забыл про него.

Он только теперь этот камень толком и разглядел — темно-коричневый, с желтоватыми прожилками, узкий, с мизинец длиной, гладкий, будто не в земле лежал, а среди морской гальки. Кауров хотел было его выбросить, но потом передумал и сунул обратно в тот же самый карман.

Перед ним на горизонте небо заволакивало чернотой. Собирался дождь. Но зонта у Геннадия тоже не было.

На подходе к дедову дому он обратил внимание, что район с момента его последнего приезда стал еще депрессивнее — прибавилось домов с заколоченными ставнями и мусорных свалок. Каурову не встретился ни один человек — только бродячие собаки. Хибара деда представляла собой жалкое зрелище — некогда веселенькая голубая краска во многих местах облупилась, обнажив почерневшие доски. Забор местами упал. Детские качели, на которых когда-то давно качался еще он, Геннадий, утонули в репейниках. Наверное, особенно жутко здесь было находиться по вечерам. И в это место он отправил Полину с Василием!..