Владлен Чертинов - Воскрешение Лазаря

— Вот он, Лазарь, — объявил Артемий Тарасов. — Забирай портрет на память себе.

Геннадий, даже не поблагодарив старика, смял тетрадный лист вчетверо и сунул себе в органайзер.

— Вы тут про Лазорькину девушку говорили? Про то, как раздели ее при всех.

— Да, было такое постыдное дело. Дарьей Анисимовой ту девушку звали. Слышал, ссильничали ее потом красные командиры, чтобы побольнее Лазарю отомстить.

— А кто были те командиры? — сглотнул Кауров слюну.

— Откуда мне знать.

— С Дарьей Анисимовой что стало потом?

— Уехала, верно. С эдаким позором как жить?

— А Лазарь куда делся?

— Убег.

Нет, все-таки не зря Кауров пришел на этот хутор. Теперь ему стали известны как минимум два важных факта. Первый — в Тарасове был убит вовсе не Лазарь Черный, а его дружок Евхим Буянов. Второй — Лазорькину девушку, скорее всего, ту самую, что писала письмо, звали Дарьей Анисимовой.

Геннадий решительно поднялся.

— Уже уходишь? — огорчился старик. — Без гостинца не отпущу. Подарю предмет, который мало где сыщешь.

Дед проковылял в коридор. Долго там чего-то искал, вернувшись, протянул Геннадию темный продолговатый камешек.

— Вот, возьми!

— Что это? Зачем?

— Застывшая молния. В старину сказывали, молния после того, как с неба ударит, три года в земле лежит, а потом превращается в такой вот камень и наружу выходит. Он полезные свойства имеет. Ежели кто заболеет в твоей семье, надо этот камешек в воду опустить, а потом окатить той водою больного.

Геннадий усмехнулся и принял дурацкий подарок.

На обратном пути в степи случилось с ним одно происшествие. Когда солнце скрылось за тучами, впереди — там, где степь наползала на небо, вдруг заметил Кауров нечто необычное. Ему навстречу двигались три точки, они быстро превратились в три серых комка. А еще спустя мгновение у Геннадия похолодел позвоночник — прямо на него бежали три волка.

Рядом не валялось ничего, чем можно было бы отбиться от хищников. А добежать до ближайших деревьев Кауров уже не успевал. Он достал из кармана паркер, снял колпачок, обнажив острое перо. Сжимая это смешное оружие, Геннадий уже видел, как колышутся на ветру загривки волков, как из их пастей вырывается пар… Выскочив перед ним на дорогу, звери, как по команде, свернули в сторону. При этом двое хищников даже не удостоили человека взглядом. Но третий волк остановился и уставился на Каурова. Из его пасти вывалился язык. Обнажились белые клыки. Бока волка сотрясались от долгого бега. Он не рычал, не щетинился, а просто изучал человека. Буравил Каурова матово-черными зрачками. Смотрел так, будто хотел получить ответ на какой-то свой волчий вопрос. Этим взглядом волк будто пригвоздил Геннадия к невидимой стенке. Заболело в затылке. Боль нарастала. Кауров был не в силах ее выносить и зажмурил глаза. А когда открыл, волк исчез.

Геннадий закрутил головой по сторонам. «Неужели привиделось? — недоумевал он. — Да что же такое происходит? Сплошные глюки». Но, пройдя несколько шагов, различил на снегу волчьи следы. А еще — капельки крови, пересекавшие заснеженный тракт. Приглядевшись, Кауров увидел и другие следы. Стало ясно: кровь на снегу оставил какой-то мелкий подраненный зверь. Волки его и преследовали, а Кауров им был совсем неинтересен. Но все равно, не желая искушать судьбу, Геннадий дальше припустил по дороге трусцой, то и дело боязливо оглядываясь.

…Выбежав на окраину станицы Островской, он испытал облегчение. Склонился над первой попавшейся водопроводной колонкой, долго пил обжигающе холодную воду. Проходившие мимо люди глядели на чужака с опаской. Но при этом все с ним здоровались — то ли у них в Островской так было принято, то ли Геннадий успел станичникам глаза намозолить.

Любая задержка была чревата опозданием в Волгоград, но Кауров был слишком разгорячен бегом по степи. Кровь все еще пульсировала у него в висках и мешала принимать здравые решения. Поэтому он задумал напоследок повидать самого старого жителя станицы, сумасшедшего деда Панкрата Чудилина. Ведь у Геннадия до сих пор не было ответа на главный вопрос — что связывало деда Акима с бандитом Лазарем Черным?

Прохожие указали дорогу к нужному дому. Калитку отворила дочь Чудилина — Анфиса Панкратовна.

— Папа в кухне. Пойду проверю, не спит ли, — сказала она.

Женщина скрылась в маленькой дворовой постройке с одним-единственным окошком и трубой на крыше.

«Так вот что у них кухней называется», — отметил про себя Кауров.