Салов Борисович: - Игры маньяков

Борис смотрел охраннику вслед, пока тот не скрылся за углом.

— Это просторное место, — сказал он. — Здесь есть где поудобнее устроиться.

— Он привык, — сказал Виктор. — И Костику это нравится, что еще важнее. — Он повернул голову, слегка наклонив ее к наушнику, и посмотрел на Бориса.

— Костя хочет, чтобы ты спустился в сад.

Борис выглянул наружу и увидел, что тот возвращается из-за деревьев в дальнем конце аллеи. Он вышел на улицу и направился ему навстречу.

— Ты в последнее время здесь фотографируешь? — Спросил Константин, ставя ногу на валун на краю рощицы и завязывая шнурки.

— Фотографии?

— Да, здесь. — Он поднял вторую ногу и завязал шнурок. Борис увидел наушник и крошечный микрофон, приклеенный к щеке и изогнутый к губам.

— Нет.

Бодигард сунул руку в карман и показал Смирину черный пластиковый диск-крышечку от емкости с пленкой.

— Что-то новенькое, — сказал он. — Кажется, к вам кто-то приходил.

Он поднял голову и прищурился от яркого света, косо падавшего в дальнем конце аллеи. — Пошли, — сказал он Борису, и они пошли по аллее.

Константин остановился там, где передний угол сада выходил на аллею. Подпорная стена, облицованная каменными блоками, возвышалась на уровне плеча в том месте, где начинался сад, следуя за медленно раскачивающейся наружу аркой, которая огибала дом и бассейн, а затем спускалась к естественному склону в дальнем конце сада.

Константин стоял спиной к фруктовому саду и смотрел на дом, пытаясь понять, что мог бы увидеть человек, если бы смотрел на дом с этой выгодной позиции. Бориса затошнило, когда он снова осознал, насколько уязвимы были они с Раисой под наблюдением Израильянца в последние несколько дней. Израильянц в буквальном смысле мог их ликвидировать в любое время, когда хотел.

Не говоря ни слова, Константин прошел через две каменные колонны, где раньше были старые ворота, и они с Борисом двинулись по дуге низкой подпорной стены. Они прошли через сад, и медленно продолжили свой путь между деревьями, при этом Константин внимательно оглядывался по сторонам.

Внезапно Константин остановился. Он уставился в землю. Дикая трава, которая там росла, была примята, земля взрыхлена, серповидные отпечатки каблуков кое-где виднелись на пыльной поверхности.

Ему не нужно было ничего объяснять Смирину. Когда Борис подошел, они оба стали озираться по сторонам.

— Он был здесь, — сказал Константин, и начал ходить взад и вперед вдоль основания стены.

Борис не понимал точно, что охранник ищет, но его приглушенная настойчивость напомнила ему о собаке, которая учуяв свежий запах, постоянно обнюхивает землю. Он были методичен и педантичен.

Внезапно Константин остановился и опустился на колени, широко расставив ноги. Он уставился на подпорную стену прямо перед собой. Камни были стандартного размера-тридцать восемь сантиметров в ширину, девятнадцать в высоту и двадцать восемь в глубину. Твердые блоки из известняка.

Он пристально смотрел на них, его глаза скользили по рядам, пока они поднимались вверх. Постепенно он поднялся с колен и присел, потом снова встал. На уровне пояса он протянул руку и схватил один из камней. Он был тяжелым, и Борис помог ему, когда они вдвоем вытащили камень и бросили его на землю.

За камнем была выемка, и Константин просунул туда руку по локоть и что-то схватил. Когда он вынул руки, то держал в них темный переливающийся на солнце ноутбук и прозрачный пластиковый пакет, который выглядел так, будто его использовали для защиты ноутбука.

— Похоже, гость ушел в спешке, — сказал он.

— Я сейчас работаю над этим, — сказал Хазанов, — но шифровка чертовски хороша. Я не могу обещать, сколько времени это займет.

Они были в гостевом домике, и говорили по громкой связи. Смирин не знал, где он, и Сергей не сказал. Но в секундном замешательстве разговора послышался отдаленный шум лодочного движения.

— Послушай, Борис, — сказал Никольский, — это моя ошибка. Я стал небрежным. Меня беспокоит, что этот парень меня сфотографировал. Мы не узнаем, сделал он это или нет, пока Марк не взломает шифр. Если бы он это сделал, Израильянц испарился бы. Возможно, он уже ушел. Мы можем крутиться здесь и даже не знать об этом. Но если он опознал меня… если Израильянц узнает, что я здесь, это будет плохо. За это придется дорого заплатить, Женя.

Послеполуденная жара загнала их внутрь. Солнце палило нещадно в ясном небе, и ничто не мешало жаре, пока горизонт не поглотит свет. Манасяну еще предстояло открыть письмо от Арташеса. С вложением. Что-то заставляло его быть осторожным, не говорить Израильянцу, что у него есть. Он взглянул на Израильянца, который расхаживал взад-вперед перед окнами, выходящими на террасу.