Салов Борисович: - Игры маньяков

Вот и сейчас Никольский создал команду в соответствии с некой восточной интуицией. Так или иначе, имело значение, кто был целью, и люди, которых он выбирал для каждого конкретного задания, казалось, имели отношение к тем людям, за которыми они шли. Сергей сказал, что это имеет значение для синергии насилия, которая является потенциальной в каждой миссии. Он говорил об этом неопределенно, но Ярослав знал, что это важно для шефа и для успеха команды. Не имело значения, что это казалось нелогичным. Давным-давно он понял, что логика-лишь часть этого дела, иногда удивительно малая его часть.

Никольский прервал молчание. Он должен был сказать это прежде, чем кто-нибудь заговорил.

— Послушай, я знаю, что в этой операции есть дыры, — сказал он, — и мы, увы, не заткнем их все. Все дело в риске. Стопроцентной гарантии нет. Но я просто хотел, чтобы ты знал, что я знаю, что втягиваю тебя в неприятности. Ярик, ты должен знать, что я так не работаю. Но я не мог упустить шанс заполучить Рубена Израильянца. И, к сожалению, этот шанс нужно было использовать быстро, или вообще пройти мимо.

Не было никакого ответа от любого из них. Эти люди не испытывали никакой эмоциональной потребности похлопать шефа по плечу и сказать: «все в порядке, мы понимаем».

— Думаешь, эти парни из армянской разведки? — спросил Ярослав у Никольского.

— Это мое предположение. Это только предположение.

Все снова замолчали, глядя на карты, думая, проигрывая все в уме, пытаясь увидеть худшее.

— Ладно, — наконец сказал Ярослав, поднимая глаза, — Давай решим. У вас есть оговорки, мы обсудим их здесь и сейчас. Идти или не идти, прямо сейчас.

Он повернулся налево и посмотрел на Дмитрия, который без колебаний кивнул. Ярослав перевел взгляд направо, на Тимура. Тимур задумался, рассеянно водя изящным пальцем по мочке украшенного сережкой уха. Потом кивнул. Наконец он посмотрел на Олега, который сидел, прислонившись к стене, рядом с Никольским.

— Мне не нравятся скудные сведения. — У блондина был довольно сильный украинский акцент. — Мне не нравится, что ты решил этим заняться в последнюю минуту. И изолировать Израильянца… это словно как разворошить осиное гнездо.

Он посмотрел на Никольского.

— Но я читал досье этого засранца и хотел бы помочь тебе с этим. И у тебя репутация, которая омывает кучу дерьма. — Олег кивнул. — Я не против.

Ярослав резко повернулся к Сергею.

— Мы в деле, — сказал он. — А теперь мы хотели бы взглянуть на наших подопечных. Во-первых, мы начнем с того, кто где находится, чтобы мы могли начать устанавливать приоритеты, и чтобы побыстрее добраться до Израильянца. Все сводится к этому.

Никольский вспотел. Он был поражен. Мужчина сидел там же, где и накануне, но теперь он был одет. Почти. На нем были брюки от костюма. Без обуви. Без рубашки. Его кожа местами блестела от пота. Его волосы были зализаны назад водой.

Никольский видел, как он вошел в сырую ванную. Стоя рядом с пластиковой занавеской для душа, украшенной бирюзовыми рыбками, замерзшими среди поднимающихся голубых пузырьков, он сунул голову под кран и пустил на нее холодную воду. Затем он встал и, позволив воде стекать по шее и обнаженным плечам, зачесал назад редеющие волосы.

Затем он вернулся в комнату и сел в кресло у окна. Он положил лодыжку одной ноги на колено другой. Его брюки обмякли от жары, и Никольский представил, как под ними выступил пот.

Сергею нравилось с ним разговаривать.

— На каком ты сейчас этапе со своим списком? — спросил он.

— Четверо из пяти.

Никольский кивнул. Должен ли он был сказать, что это хорошо? Он промолчал.

При полуденной жаре в комнате ужасно пахло сыростью. Эта квартира была только на краю реальности. Реальностью этого человека было прошлое, а будущего вообще не было, или его было так мало, что его невозможно было измерить. Занавески на окнах были кремовыми от старости, белыми и такими же далекими и непоправимыми, как дети, игравшие на карусели.

— Ты можешь их назвать? — спросил Никольский.

— Только ты, Сергей, мог спросить об этом. — человек помолчал, а потом продолжил: — Саркисянц. Зейналов. Амбарцумов. Mусташев.

Он произносил их имена так, словно читал молитвы по четкам. Выдохнул слова. Каждый слог был произнесен с точностью, остро пахнущей воспоминаниями. Это была декламация, которая почти вытягивала из Сергея одинаковый ответ после каждого имени:

— Да. Да. Да. Да.

Цикады и кузнечики жужжали в высокой сухой траве, которая росла вокруг сломанных качелей.