Андрей Воронин - Спецназовец. За безупречную службу

Зато, когда она, наконец, последовала, Харламов забегал, как белка в колесе. Откровенно говоря, на непосредственное личное участие в событиях он как-то не рассчитывал — куда ему, с его-то зрением и уровнем физической подготовки! Но тон собеседника, представившегося генералом Алексеевым, не допускал ни малейшего намека на возражения: генерал не просил и не рекомендовал, а приказывал, как приказывают в бою солдатам, и никогда не служивший в армии Илья Николаевич вдруг обнаружил, что подчиняться приказам не так уж и плохо, особенно когда приказы тебе самому кажутся правильными.

Прикативший из Москвы на роскошной иномарке напарник, которого Харламов должен был подстраховывать, поначалу показался ему просто пляжным атлетом без малейшего проблеска интеллекта. Он, будто нарочно, мозолил глаза всему городу, действуя со свойственным жителям столицы наглым, самоуверенным и в то же время оскорбительно снисходительным напором — сначала зачем-то потащился к Сарайкину, потом устроил бессмысленную бузу у заводской проходной, а потом, пребывая в наивной уверенности, что с ним, столичным суперменом с самой, понимаете ли, Лубянки, в захолустном Мокшанске просто не может случиться ничего плохого, позволил отморозкам Шуни утопить себя, как слепого котенка. В это самое время, как назло, из областного центра прилетел обещанный генералом Алексеевым вертолет, и, сидя на краю обрыва, с которого недавно сорвался сверкающий черный «ягуар», Илья Николаевич был по-настоящему растерян: ну, и что теперь прикажете делать — действовать в одиночку?

А потом столичный супермен вдруг всплыл метрах в двадцати ниже по течению — как выяснилось, умирать он сегодня не планировал. Более того, немного отдышавшись и перестав огрызаться и настороженно недоумевать, он оказался весьма неглупым, очень начитанным и довольно приятным молодым человеком. Звали его, если не соврал, Юрием. «Временно покойный», — добавил он, представившись, и первым рассмеялся над тем, что, по всей видимости, считал вполне удачной шуткой.

Вот с этого момента Харламов и закрутился по-настоящему. Его известная всему городу тарахтящая зеленая «четверка», по счастью, вернулась из очередного ремонта всего неделю назад и до сих пор оставалась на ходу. Они сгоняли на аэродром, и Илья Николаевич пережил очень неприятные минуты, когда повстречавшийся на пути знакомый инспектор ДПС вдруг затеял проверять у него документы. Послышавшийся с заднего сиденья маслянистый металлический щелчок прозрачно намекал на то, что инспектор рискует стать покойным, причем не временно, как столичный гость, а, так сказать, на постоянной основе. Движимый абстрактным человеколюбием, Харламов выскочил из машины едва ли не раньше, чем та остановилась, на ходу привычно прослоив засаленные водительские бумажки пятисотрублевой купюрой. Юрий в это время лежал на заднем сидении с пистолетом в руке, и Илья Николаевич буквально чувствовал, как обесцвечиваются, становясь седыми, его волосы, при одной мысли о том, что случится, если гаишнику вздумается заглянуть в салон.

Но ничего такого не произошло — ни на дороге, ни на аэродроме, ни по пути в район города, с давних пор по неизвестной причине в народе именуемый Шанхаем. ЭТО случилось позже, причем в самых подходящих к случаю декорациях — в магистральной канализационной трубе, по которой они проникли на территорию «Точмаша».

«Я не вправе приказывать, — помнится, сказал, стоя над открытым люком посреди заросшего крапивой и бурьяном пустыря, одетый в черный рейдерский костюм Юрий. — Но у меня может просто не хватить рук, и тогда одно из двух: либо погибнут заложники, либо произойдет крайне нежелательная утечка информации, способная, без преувеличения, повлечь за собой обмен массированными ядерными ударами. Но, повторяю, вы вправе отказаться».

«А вы умеете правильно формулировать просьбы, — нервно поправив очки, сделал собеседнику двусмысленный комплимент Харламов. — Уговорили, я выбираю суперигру».

Он ждал, что внизу будет по колено, а может, и по самые ноздри. Но на деле он всего лишь набрал надетыми на босу ногу сандалиями жидкой грязи — во всяком случае, хотелось думать, что это просто грязь, хотя стоявший в трубе густой, почти осязаемый запах не допускал двоякого истолкования. Идя по трубе вслед за указывающим дорогу Юрием, Илья Николаевич думал, что в жизни своей не сталкивался ни с чем более отвратительным — если, конечно, не считать некоторых сторон жизни города Мокшанска. Но такого мощного, почти до потери сознания, омерзения он действительно не испытывал еще ни разу — и был уверен, что уже не испытает, ровно до тех пор, пока Юрий, сказавши: «Пришли», — не вскарабкался наверх по вмурованным в бетонную стенку колодца ржавым железным скобам.