— Не доверяешь своим людям, э? — нарочито нейтральным тоном осведомился Расулов, гася окурок в чашке, из которой пару часов назад пил кофе покойный Курбаши.
Окурок коротко зашипел. Быков со щелчком загнал на место магазин и передернул затвор.
— Тебе я тоже не доверяю, уважаемый. В любом случае не тебе их судить. Они за тебя жизнями рисковали.
— Прости, не хотел обидеть. Я вам благодарен — и им, и тебе. Тебе — особенно. Спасибо, что отдал мне Курбаши.
— Охота была мараться, — отмахнулся от благодарности Ти-Рекс. — Ты хотя бы удовольствие получил. Да и оружие в руках способствует взаимному доверию. А то ведь у меня на лбу не написано, что я именно от Шапошникова.
— Верно, — усмехнулся Расулов, дотронувшись до ствола стоящего рядом с креслом автомата примерно таким же жестом, каким хозяин рассеянно треплет за ушами примостившуюся рядом собаку. — Если позволишь, я пойду с тобой.
— Ну а то как же, — усмехнулся Быков. — На твоем месте я бы тут и минуты лишней не остался. Да и что ты тут высидишь, кроме новых неприятностей?
— Верно, — повторил Расулов.
Он встал и привычным движением подхватил автомат. Несмотря на мятый цивильный костюм с выглядывающей из-под пиджака несвежей белой рубашкой и торчащий из бокового кармана галстук, оружие в руках у дагестанца смотрелось так, словно он с ним родился. Быкову пришлось напомнить себе, что этот человек — бывший десантник, ветеран афганской кампании, чтобы подавить инстинктивное желание спустить курок, всякий раз возникавшее у него при виде вооруженного кавказца. В этом плане он не так уж сильно отличался от Баклана, разве что лучше умел держать себя в руках, тщательно скрывая мысли и чувства, не делавшие ему чести.
Вдвоем они бегло осмотрели сначала дом, а затем и двор. Замеченные Быковым изменения сводились к тому, что в холле первого этажа кто-то включил свет, а из гостевой ванной, где бесславно завершилась блестящая карьера генерала ФСБ Курбанова, бесследно пропал его маузер. Роман Данилович видел кобуру от этого пистолета — она висела на стене в спальне, куда он давеча заглянул в поисках затаившихся охранников. На деревянной крышке поблескивала потускневшей медью табличка с именной гравировкой: «Комэску Петру Курбанову за храбрость в боях с контрой. Семен Буденный. 20 сент. 1919 г.». «Мародеры», — проворчал Быков, обнаружив пропажу маузера из ванной.
Помимо всего прочего, исчезновение пистолета указывало на то, что кто-то из его подчиненных побывал на втором этаже. У Баклана при себе маузера не было — такую игрушку не так-то просто спрятать на теле, да Луговой и не стал бы этого делать, поскольку был начисто лишен свойственной большинству мужчин нездоровой, уходящей корнями в далекое прошлое тяги к оружию. Для него оружие было просто оружием — инструментом для насильственного прекращения жизни, таким же обыденным, хотя и необходимым, как для плотника — пила или топор. А зачем плотнику во время работы вторая пила, да еще и антикварная?
Значит, кто-то — либо Жук, либо Спец — поднимался наверх, но не счел нужным поприветствовать восставшего из мертвых командира. Это было странно, как и увиденное на мониторе стремительное бегство Якушева. Картинка получалась красноречивая и довольно неприятная: пришел вместе со всеми, неизвестно на что рассчитывая, подкрался, увидел командира, которого считал убитым, и, вместо того чтобы обрадоваться, почему-то задал стрекача. Ответ на вопрос «почему?», увы, представлялся очевидным, и Роман Данилович с облегчением перевел дух, не найдя ни в доме, ни во дворе убитого ножом в спину или пулей в затылок Жука.
Генерал Курбанов выдавал желаемое за действительное, называя своего осведомителя дураком. Если агент, работавший на него под оперативным псевдонимом Данаец, и был глуп, то не настолько, чтобы очертя голову лезть прямиком в расставленный его превосходительством примитивный медвежий капкан. Едва получив сообщение о гибели Ти-Рекса, Данаец понял, что, независимо от дальнейшей судьбы остальных участников событий, следующий на очереди он. Курбаши больше не нуждался в Данайце; он мог пригодиться для нанесения пары-тройки легких завершающих штрихов, и не более того. При этом знал он слишком много, чтобы его превосходительство с легким сердцем позволил ему и дальше коптить небо. Сам не зная зачем, Данаец все еще хотел жить и потому считал, что внутри генеральской дачи, представляющей собой готовую захлопнуться смертельную ловушку, ему лично делать нечего.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу