Андрей Воронин - Спецназовец. Точка дислокации

— Что, птичка, сдрейфил? — подлил масла в огонь Жук. — Иконку-то не потерял? Она тебе сегодня ох как пригодится!

— Не твоего ума дело, — величественно огрызнулся Баклан и повернулся к Даше: — Ну, барышня, не поминайте лихом. Извините, если что не так… — Он уже привычно потрогал челюсть, усмехнулся при воспоминании о том, как его одним ударом сбила с ног девчонка, и, не найдя других слов, повторил: — Не поминайте лихом.

— Прощаться — плохая примета, — напомнил Якушев, плечом оттирая его в сторону. — Дашка, у тебя полчаса. Если через полчаса мы не вернемся и не позвоним, бери ноги в руки и мотай отсюда на всех парусах. «Бентли» оставь, слишком приметный, езжай на этой.

Он похлопал ладонью в перчатке по теплому капоту «Лады» и посмотрел на Дашу, ожидая возражений, которые, с учетом характера девушки, представлялись почти неизбежными. Но в данном случае «почти» почему-то пошло в зачет: Даша в ответ лишь кивнула и ровным голосом произнесла:

— Удачи, мальчики.

Якушев не удивился, остальным было все равно: они уже перестали реагировать на все, что не имело отношения к предстоящему делу.

— Советую выключить эту иллюминацию, — обращаясь к Даше, кивнул в сторону прожектора Жук. — Да, и, если что, туда, — он показал рукой куда-то в лес, — туда не ходите. Там… ну, в общем, не надо.

Даша снова кивнула в знак того, что все поняла, и зябко поежилась: после теплого салона машины на улице было, мягко говоря, прохладно.

— Ну что, клоуны, — поворачиваясь к товарищам, сказал Жук, — наш выход?

— На манеж так на манеж, — сказал Баклан.

Якушев промолчал. В последний раз посмотрев на Дашу, он непонятно усмехнулся и сделал ей ручкой: пока-пока!

Они сидели за сиреневым кустом, что рос у самого забора на участке генерала Курбанова. Вокруг царила мертвая предрассветная тишина, нарушаемая лишь шорохом срывающихся с ветвей тяжелых ледяных капель. С занятой ими позиции были отлично видны и дом, и ворота с застекленной будкой охранника. Свет в будке не горел, но сиявший на коньке крыши прожектор давал превосходную возможность разглядеть, что внутри никого нет. В доме светилось окно на первом этаже, и наверху, в мансарде, тоже неярко сиял ровный оранжеватый прямоугольник. Галогенный прожектор слепил глаза, но, если отвернуться от него и посмотреть вдаль, было видно, что небо светлеет все больше, предвещая скорое наступление дня.

— А хозяин-то ранняя пташка, — прошептал Баклан, кивая на освещенное окно второго этажа. — Ох, не нравится мне этот прожектор! Так бы и шмальнул…

— Я тебе шмальну, — прошипел Жуков. — Тогда уж лучше встать во весь рост и, как положено, с криком «ура»… Не чуди, птица, ты меня пугаешь. У нас-то со Спецом пуленепробиваемых иконок нет!

— Далась тебе эта иконка, — проворчал Баклан. — Чего делать-то будем, славяне?

— Значит, так, — после короткого раздумья прошептал Якушев. — Мы с тобой, птица, попробуем с главного входа. Как войдем, разделимся. Я направо — вон туда, где окошко светится, это у них, скорее всего, помещение охраны. Попробую с ними разобраться или хотя бы отвлечь на себя. Ты, Баклан, дуй наверх и бери хозяина живьем — в крайнем случае, обменяем на Расулова или прикроемся этой генеральской задницей, если придется рвать когти. А ты, Жук, зайди с тыла и попытайся проникнуть в подвал. Работаем тихо, их тут, наверное, как тараканов за печкой…

Спорить никто не стал. Несмотря на свойственное многим десантникам нарочитое, показное пренебрежение к представителям других родов войск, даже упрямый Баклан признавал, что спецназ ГРУ — фирма солидная и плохому там не научат. Жук придерживался того же мнения; он всегда предпочитал действовать самостоятельно, ни за кого не отвечая, и не лез в командиры. Оттого-то, наверное, на гражданке он и стал киллером, что более свободной профессии ему с его навыками и наклонностями было просто не найти. Спец был из них троих самым старшим и опытным, в прошлом ему уже не раз приходилось брать на себя командование группой, и сейчас никто не видел причины менять давно установившийся, устоявшийся порядок. Кроме того, предложенный Якушевым план всем казался вполне разумным: скрытно, до поры не поднимая шума, проникнуть в это осиное гнездо и ударить одновременно с трех сторон, лишив противника руководства и посеяв в его рядах панику и неразбериху. Судя по выражению лица, Баклана так и подмывало затянуть старую песенку о своей любви к кавказцам вообще и Магомеду Расулову в частности, но он сдержался: сейчас для сольных выступлений было не время и не место, да и деньги, обещанные Шапошниковым за освобождение Душмана, явно не казались экс-сержанту Луговому лишними.