Андрей Воронин - Слепой. Я не сдамся без боя!

У Глеба сейчас же родилось подозрение, что Федор Филиппович раньше него пришел к точно такому же выводу. Оттого-то, наверное, он и был явно не в своей тарелке, когда явился на конспиративную квартиру. Вот только пиво… Уж если генерал Потапчук, столкнувшись с непредвиденными трудностями, начал утешаться пивком, пора менять работу, а то и вовсе эмигрировать из страны в какое-нибудь тихое, не представляющее интереса ни для международных террористов, ни для великих держав, богом забытое местечко…

Он только начал привыкать к мысли, что отныне ему снова предстоит жить и работать под колпаком, с оглядкой на то, что каждое твое слово и каждый шаг могут стать едва ли не в то же мгновение известны противнику, когда его внимание привлек донесшийся откуда-то слабый женский вскрик.

Глеб Сиверов вовсе не был рыцарем на белом коне, странствующим по свету в поисках приключений и обижаемых злодеями прекрасных дам, которых надлежит спасти, защитить, обогреть, влюбить в себя и бросить, дабы поспешить на помощь очередной жертве (которую, разумеется, еще только предстоит найти). Становиться случайным свидетелем сцен типа «барышня и хулиган» ему тоже доводилось нечасто, но, когда такое происходило, а поблизости не наблюдалось наряда милиции, который сделал бы его вмешательство излишним, Слепой принимал в этих жанровых сценках посильное участие, привнося в старый сюжет свежий элемент неожиданности. Делалось это без натуги и красивых жестов — просто потому, что Глеб считал это правильным, да вдобавок еще и не особенно обременительным. Это было то же самое, что, проходя мимо, подать руку поскользнувшемуся на гололеде человеку.

Отыскав взглядом источник привлекшего его внимание шума, Глеб обнаружил за углом старого шестиэтажного дома прижавшуюся лопатками к стене тоненькую смуглую девушку в длинной юбке, кофточке, которая, наверное, считалась у нее на родине последним писком моды, и темном мусульманском платке — хиджабе, из-за которого, судя по виду и поведению остальных участников событий, и разгорелся сыр-бор.

Упомянутые участники представляли собой группу из шести особей мужского пола в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет. Если слегка прищуриться, чтобы мелкие детали и цвет одежды сделались неразличимыми, а остался только силуэт, ребятки издалека напоминали компанию слегка подгулявших спецназовцев: высокие спортивные фигуры, короткие куртки, просторные в плечах и груди и плотно облегающие талию, свободные бриджи, заправленные в высокие, со шнуровкой до середины голени, ботинки на толстой подошве, крутые плечи, остриженные наголо каменные затылки… Глеб недобро улыбнулся: противник был если не достойный — прямо скажем, не Илларион Забродов, — то, как минимум, не из самых хлипких. Если парни в действительности являлись теми, за кого пытались сойти по внешнему виду, драться они мало-мальски умели, а главное, любили.

В данный момент ребятки еще просто развлекались, осыпая свою жертву оскорблениями и пытаясь заставить ее добровольно снять хиджаб. Неторопливо огибая угол дома и беспечно попыхивая сигаретой, Глеб с грустью подумал, что подобная картина в Москве сейчас не редкость: после взрывов в метро хиджаб действовал на людей, в зависимости от их личных качеств и настроения, как красная тряпка на быка или хорек на курицу — выпучив безумные глаза, люди бросались либо на него, либо, наоборот, от него. В данном случае спасаться бегством от девушки в хиджабе не было причин: она не имела при себе даже дамской сумочки, а на стройной, тонкой, как древко копья, фигурке не усматривалось ни одного вздутия, которое могло бы сойти за спрятанный под одеждой пояс шахидки. Сиверов даже слегка пожалел, что она не шахидка: ему было бы чертовски интересно посмотреть, как повели бы себя бравые добровольные борцы с терроризмом, увидев на талии своей жертвы начиненный взрывчаткой и стальными шариками пояс, а в руке — кнопку взрывателя.

Немногочисленные пешеходы, проходя мимо, ускоряли шаг и отводили взгляды, делая вид, что ничего не заметили. Глебу было трудно их за это винить: когда начинает литься кровь, мало кто думает о справедливости. Точнее, справедливость начинает толковаться немного иначе: вы нас убиваете без разбора, не спрашивая, кто прав, кто виноват, ну, так и мы вас соответственно, тем же концом по тому же месту… А те немногие, в ком совесть и здравый смысл сильнее стадного инстинкта, наблюдая описанную выше картину, прекрасно понимают, что попытка вмешаться кончится для них больничной койкой, и хорошо, если не могилой. Можно, конечно, позвонить в милицию, но такой звонок может обойтись себе дороже: наряд все равно поспеет только к шапочному разбору (а куда спешить?), и при этом неизвестно, что творится под черепной коробкой дежурного, который примет вызов. Принять-то он его примет, а вот не шепнет ли потом задержанным скинхедам фамилию и телефонный номер доброхота, который на них настучал?