Анатолий Степанов - Любить и убивать

— В зависимости от смысла и итогов. Разговора, насколько я понимаю, еще не было.

— Я готов платить, Георгий. И платить хорошо. Очень хорошо.

— Это за то, чтобы я не сообщал Смирнову о нашей беседе? — удивился Сырцов. — Значительно проще и дешевле было эту беседу вообще не затевать.

— Вы не совсем точно меня поняли. Я буду платить вам сразу за все: за конфиденциальность, за согласие работать на меня, за собственно работу и за гарантированное молчание после этой работы.

Как ему хотелось после покорно снесенных унижений отыграться и купить Сырцова с потрохами! Ведь никаких денег не пожалеет, чтобы опять смотреться победителем и Коньком-Горбунком. Озолотиться можно.

— Крепко, — оценил комплексное предложение Воробьева Сырцов и продолжил в перспективной перечислительной манере Александра Петровича: — Следовательно, я, ничего не сообщая ни клиенту, ни Смирнову, должен отыскать Ксению Логунову, передать ее вам и объединенными с вашими усилиями выбить из нее информацию, которой вы с Василием Федоровичем воспользуетесь для того, чтобы повалить конкурирующий, а потому и мерзопакостный «Домус-банк», за что вы меня и отблагодарите по-царски. Я все правильно понял?

— Поняли-то вы правильно, но специально представили все в таком отвратительном свете, что мы на этой картинке — вы, я, Коляша — выглядим циничными и подлыми мерзавцами, за копейку готовыми на все.

— Ну уж и за копейку! — не согласился с суммой Сырцов.

— Ты долго еще над нами издеваться будешь?! — не выдержал и возмутился Коляша.

— Пока вы предоставляете мне такую возможность, — резонно ответил Сырцов.

— Рано или поздно мы ее сами найдем… — начал Воробьев, но Сырцов прервал его:

— Поздно.

— Не понял?.

— Поздно найдете.

— То есть позднее вас, — догадался Воробьев. — Или вы ее уже нашли?

— Так или эдак — не имеет принципиального значения. В любом случае я — впереди вас. И в связи с этим вопрос: вы уверены, что она обладает информацией, необходимой вам?

— Вы разговаривали с ней? — вскинулся Александр Петрович.

— Я этого не говорил, я, совсем наоборот, спрашивал вас об этом.

— Мы уверены на девяносто процентов, — сказал Воробьев.

— Источники вашей уверенности?

— Будете работать с нами, и вам станут известны эти источники.

— Тогда посошок на дорожку! — переводя веселый взгляд с Коляши на Александра Петровича, предложил Сырцов и, не дожидаясь общего согласия, налил себе джина, а Александру Петровичу — виски. — Мило посидели, душевно поговорили, старое вспомнили. Пора и честь знать.

— Следовательно, на нас работать отказываетесь, — подвел итог Воробьев.

— Давайте выпьем, — предложил Сырцов. Молчаливо согласясь, выпили. Сырцов поставил стакан и сказал: — Только не делайте вид, Александр Петрович, что мой отказ стал для вас огорчительной неожиданностью. Приглашая меня, вы уже знали, что я откажусь.

— Зачем же я вас тогда приглашал?

— Вот об этом я сейчас и думал.

— До чего же додумались?

— До элементарных вещей. Вы пригласили меня сюда для того, чтобы: «а», — Сырцов указательным пальцем правой руки прижал левый мизинец к ладони, — выведать, насколько я опередил вас в поисках Ксении Логуновой, и «б» — узнать, участвует ли впрямую в этом деле Александр Иванович Смирнов. — Он прижал безымянный.

— И как вы считаете: мы добились своей цели? — спросил Воробьев.

— Во всяком случае, я вам дал, как говорил Юлиан Семенов, информацию к размышлению. — Сырцов встал. — Джин был хорош, а потому спасибо за угощение. Покойной вам ночи, Александр Петрович.

Воробьев не откликнулся, смотрел Сырцову в глаза. Малость поиграли в гляделки. Вдруг Воробьев бешено улыбнулся и пообещал:

— А все-таки я когда-нибудь куплю вас с потрохами, Георгий.

Не любил проигрывать бизнесмен в законе, не любил. И поэтому сорвался, всерьез исказив имидж широко мыслящего великодушного и прощающего людям их ошибки настоящего предпринимателя. Зубки вдруг уголовные обнажились.

— Надежда умирает последней, — издевательски к месту оказался расхожий трюизм. Не подав руки, Сырцов двинулся к выходу. Воробьев остался за журнальным столом, а Коляша последовал за ним.

В приемной сидели уволенные. На Сырцова никак не отреагировали, а при виде Коляши встали. Тот, которому по горлу попало, певуче прорыдал:

— Николай Григорьевич…

Красотка-резвушка Маргарита — смешливая была — фыркнула, прикрыла роток ладошкой. Коляша кинул на нее укоризненный взгляд, а на уволенных глянул ужасно, как император Павел Первый.