Анатолий Степанов - Любить и убивать

— В любом монастыре работы предостаточно, — засомневался Сырцов.

— Это обычная, рутинная работа. Он бы тогда интуитивно не акцентировал: «тяжелый и простой».

— Может, вы и правы.

— Да прав, прав. А такой монастырь, где идут восстановительные работы, наверняка один. Завтра…

— Лучше сегодня, — перебил ретивый Сырцов.

— Сегодня! — передразнил его Дед и глянул на наручные часы. — Сейчас у нас половина шестого вечера. У попов тоже нормированный рабочий день, их уже никого на месте нет. Так вот, завтра с утра ты, — у них. Разводишь турусы на колесах насчет того, что страстно желаешь помочь возрождению русских монастырей и готов во избавление от собственных грехов трудиться простым рабочим где угодно.

— Врать духовному лицу — тяжкий грех, — злорадно заметил Сырцов.

— Эта ложь, богослов ты мой муровский, во благо, а потому большим грехом быть не может. Мы с тобой чисты перед Богом, Жора, — вывернулся Смирнов. Покончив с этим вопросом, он энергичным рывком качнул кресло и продолжил: — Вернемся-ка к убийству. Но для этого Лидка нужна.

Приоткрыв рот, он закинул язык к небу и издал дикой силы свист. Кто стоймя стоял, тот сиднем сел, кто сиднем сидел, тот лежмя лег, а кто лежмя лежал, тот так и остался. Неспешно явилась Лидия Сергеевна Болошева-Смирнова и спросила ласково:

— Что тебе, московская шпана?

Глядя на Лидию Сергеевну, Сырцов каждый раз наглядно убеждался, что такое, казалось бы, затертое определение, как «порода», имеет прямое отношение к реальности. Шестьдесят с большим хвостом, а как двигается! Одета в повседневные брючки и мужскую рубаху, а как на ней все это сидит! Вроде бы ничего не предпринимает, чтобы тебе было просто и удобно существовать, а только одна ее доброжелательно-ожидательная улыбка помогает тебе ощутить себя премьером сегодняшнего вечера.

— Твое просвещенное мнение, подруга. Жора, излагай.

Сырцов изложил. Покороче, конечно, чем Деду, но на убийстве остановился с доскональными подробностями. Сидя на ступеньках террасы и подставляя лицо вечернему солнышку, Лидия Сергеевна внимательно слушала. Заметила по окончании сырцовского рассказа:

— Жаль, что эти паразиты не дали тебе времени успокоиться. У тебя, Жора, только шоковое впечатление.

— Что я, девица? — обиделся Сырцов.

— Ты — не девица, ты, слава Богу, нормальный человек, реакция которого на убийство естественна. На все: нет, нет, не может быть! Ты ведь не подошел к ней во второй раз, чтобы внимательно рассмотреть шею?

— Не подошел, — горестно признался Сырцов.

— А мне бы шея многое сказала. Синяки, и все?

— Синяки, и все, — подтвердил Сырцов.

— Теперь положение тела. Как она лежала?

— А какое это имеет значение? Ее ведь сначала ударили, а потом удушили. Исходные все равно не выяснить: убийца для того, чтобы душить, был вынужден изменить положение тела. Так что реконструировать свершившееся там поэтапно не удастся.

— Душили ее на полу или на тахте? Как ты считаешь?

— Стоп, — сказал сам себе Сырцов. — На тахте. На тахте! Тело сползло с тахты, потому что голова лежала левой щекой вплотную к краю тахты, в положении, в котором к горлу подобраться просто невозможно.

— Вот уже кое-что выяснили, — удовлетворенно отметила Лидия Сергеевна. — Ясно, что двое стояли, когда это произошло, и Елагина упала на тахту после удара пепельницей. Не стал же убийца затаскивать ее туда, чтобы удушить. Теперь второе соображение. Решительный, привыкший к экстреме человек довершил бы дело повторным ударом пепельницы или каким-нибудь еще более радикальным способом. Удушение — итог борьбы или спонтанная акция запаниковавшего человека. Судя по всему, борьбы не было. Подумаем о запаниковавшем человеке. Сколько ты окурков насчитал?

— Пять. Три в помаде, два без.

— Помада на окурке — губная помада Елагиной?

— Откуда мне знать?

— Да по цвету, по цвету, сыщик!

— Вроде ее.

— На двух окурках помады нет. Рабочая версия — мужчина. Но обычно при разговоре именно мужчина курит чаще, а у нас наоборот.

— Елагина сильно нервничала, — догадался Сырцов.

— Скорее всего. Теперь второй вопрос: почему не выпивали? Разговор, видимо, был непростой, при таком разговоре рюмка — и некоторая расслабка, и возможность подумать, и повод для того, чтобы потянуть с ответом, и пауза перед решающим вопросом. У нее в доме не было выпивки?

— На кухне и коньяк, и вино, и водка.

— Кофе. Сразу же кофе. — Лидия Сергеевна подошла сзади к креслу Деда и чисто механически стала покачивать его. Как люльку. — Мирный привычный ритуал. Почему, как ты думаешь, они встали?