Анатолий Степанов - Любить и убивать

— Ну, и нашла его у Коляши?

— У него не человеки, у него — агенты. А потом я встретила тебя и поняла, что никто, кроме тебя, мне не может помочь.

— Зачем же ваньку валяла? — с благодарностью во взоре приняв комплимент, спросил Сырцов. — Передо мной, что с Коляшей незнакома, а перед Коляшей — что со мной?

— Как это объяснишь… — вполне искренне засбоила она. — Показалось, что так мне будет удобнее с вами общаться…

Похоже на правду, но только похоже. Растеребить, раздергать, растревожить…

— Проходимец Мишаня тебя выдоит и подставит, Маша.

— Откуда ты знаешь про Мишаню? — вскинулась она.

— Ты же сказала, что он твой компаньон на первом этапе. Смотри, чтобы не оказалось так, что это ты его компаньон на его первом этапе.

Она победно улыбнулась. Ей, самодовольной дуре, казалось, что передком она может удержать при себе кого угодно.

— Уж с кем, с кем, а с ним я разберусь, — заверила она.

— Дело, конечно, твое. Ну-с, мадам — или мадемуазель? — поводили хоровод вокруг елочки, а теперь — о самой елочке. Говори.

Она наконец перестала вертеть ложкой в чашке, и Сырцов понял, что ему мешало это монотонное и одновременно аритмичное звяканье. Перестала, открыла сумку, вынула сигареты и зажигалку. Стоп. В сумке два часа тому назад не было ни сигарет, ни зажигалки. Понятно: на время суаре переложены в Мишанин карман. Она прикурила, сделала первую долгую затяжку и, глядя на огонек в пепле, начала бесцветным голосом:

— Я обладаю достоверной и всесокрушающей для некоторых богатых, очень богатых людей информацией. И это — мой единственный шанс, который может переменить все в моей дурацкой жизни. Сейчас для меня главное — как полноценно использовать эту информацию.

— Забыть о ней, — молниеносно посоветовал Сырцов.

— Нет уж! — злобно и весело возразила она. — Я могу забыть о ней только за очень большие бабки и то не навсегда.

— Шантаж — штука опасная, Маша. И больше опасаться следует шантажисту, чем шантажируемому.

— Какой шантаж, какой шантаж? — нарочито фальшиво удивилась Маша. — Просто торговля. Я продаю, они покупают.

— Кто они? — поймав момент, жестко спросил Сырцов.

— Пока не могу сказать.

— Содержание информации, хотя бы в общих чертах. Незаконные финансовые операции, внешнеторговые аферы, сокрытие налогов, просто уголовщина?

— Не могу сегодня сказать.

Вот тут-то он взвился по-настоящему. Он вскочил, схватил ее за плечи и затряс, как жмотливое дитя копилку. Тряс и орал одновременно:

— Я терплю тебя, сикуху, здесь только потому, что ты сказала о причастности Ксении к этой информации, я плаваю в жидком говне твоих душевных переливов, я жду, жду! Тебе страшно? Ну и хрен с тобой! Делай в кружевные штанишки от страха! Если не желаешь говорить, выметайся отсюда, но учти: случится что-нибудь с Ксенией, я концы найду и сдам тебя тем, кого ты смертельно боишься! Беседа окончена.

Он взял ее под руку, поднял из кресла, вложил в руки сумку, предварительно бросив в нее сигареты и зажигалку. Маша прицелилась было заплакать, но передумала, потому что быстро думала-просчитывала. Стояла, детским взором исподлобья сердито глядя на него. Ждала, что он еще скажет. А он не желал говорить. Довольно долго играли в игру «кто кого перемолчит». Сдалась она:

— Я все расскажу тебе, Георгий. Но только завтра.

— Завтра, завтра, не сегодня! Так лентяи говорят. — Сырцов малость поостыл. — Что же за ночь изменится?

— Скоро… — Маша глянула на часики в алмазной осыпи, — через сорок минут у меня свидание, которое должно многое решить.

— Или порешить, — мрачно пошутил он.

— Типун тебе на язык. — С нее уже как с гуся вода: улыбалась, цвела сияя. — На этом свидании порешить могу только я. Но не буду. Давай сделаем так: сразу же после свидания я тебе позвоню, и мы договоримся о встрече на завтра. — Она еще раз глянула на часики. — Крайний срок — в двенадцать часов. Или как там у вас, у детективов: в двадцать четыре ноль-ноль. Идет, Федор?

— Самовлюбленная идиотка, — сказал Сырцов. — Идет.

Она вернула сумку на журнальный столик, расстегнула на его рубашке две пуговицы, замкнула руки у него на шее, щекой потерлась о волосатую грудь и с закрытыми глазами призналась:

— А как хочется сейчас! А сейчас нельзя.

— Некогда, — уточнил Сырцов и негрубо расцепил ее руки.

Ушла, слава Богу. Он убрал со стола, помыл посуду, прилег на тахту, расслабился и понял, что хочется курить. Когда ждешь, всегда хочется курить, даже волево бросившему. Где-то в мозжечке свербело. Он притащил на тахту телефон и набрал номер. Поздно, правда, но…