Ричард Паттерсон - Степень вины

Шарп помолчала, чтобы оттенить заключительную фразу:

— Ни разу не упомянув Стайнгардта.

— Да, не упомянув, но оставив многое неясным. Я подаю ходатайство — судья не примет дело, и разойдемся по домам.

Она сделала предостерегающий жест рукой:

— Вы подаете ходатайство и проигрываете. Случай с Раппапорт отбрасываем, поскольку она соглашалась на все, чего от нее хотел Ренсом. И для вас остаются только две возможности. Первая — вы доказываете, что многое осталось неясным, предоставляя Карелли возможность держаться в тени, присяжные будут немало удивлены тем, что ваша мужественная феминистка прячется за спину своего защитника. И вы, как и я, несомненно, понимаете, что эта позиция рискованная. Вторая возможность в том, чтобы Мария сама защищала себя, давая показания, и я смогла бы провести перекрестный допрос. Возможно, хотя я в этом сильно сомневаюсь, она сможет разъяснить все несообразности, выявленные после ее беседы с Монком, экспертизы Лиз Шелтон и двух свидетельских показаний. И врачебная тайна не запрещает мне спросить ее: была ли она пациенткой доктора Стайнгардта, почему она не сказала об этом Монку, и не было ли у Ренсома кассеты, способной привести к краху ее карьеры.

— Если на последний вопрос, — закончила Шарп, — она ответит «да» — она проиграла. А скажет «нет» — это будет просто анекдот. Потому что судья уже знает, что она лжет, и, я больше чем уверена в этом, даст мне возможность разыскать эту кассету.

Странно, подумал Пэйджит, эта безжалостная женщина заставляет его вспоминать, какой пронзительной болью полон сон Марии, а не о том, как расчетливо-холодна ее ложь.

— А поскольку, — спокойно добавил он, — кассета пока не найдена, прямой резон дать о ней материал в утренние газеты.

Шарп пожала плечами:

— Я не отвечаю за то, что они печатают.

— Ну почему же? — Голос Пэйджита был резок. — Последний раз должны были бы отвечать. — И он холодно продолжил: — Если вы играете в какие-то свои игры с этой кассетой, в любые игры, Мария здесь ни при чем, хотя для нас она — ходячий анекдот. Поэтому для начала я объявлю о нарушении процессуальных норм, а потом прижму вас к стене.

Шарп вспыхнула.

— Теперь понимаю, — воскликнула она, — почему вы хотели утаить уже найденную кассету.

— Понимаете? Тогда вам не стоит затруднять себя, оказывая мне хоть какое-то доверие. — Пэйджит обернулся к Бруксу: — И ты не веришь?

— Нет. — Видно было, что он чувствует себя неловко и с удовольствием оказался бы сейчас в другом месте. — В этих обстоятельствах — нет.

Пэйджит помедлил:

— В каких обстоятельствах?

— Мы обвиняем ее в умышленном убийстве. — Брукс покачал головой, как будто впервые услышав эту дурную весть. — У нас нет выбора.

Боковым зрением Пэйджит увидел триумф на лице Шарп. Он был ошеломлен.

— Это ошибка.

— Ошибкой будет отказ, — снова подала голос Шарп, — отказ от соглашения с нами.

— Соглашения?

Она кивнула:

— Ваша клиентка сознается в непреднамеренном убийстве, а мы предлагаем вынести самый мягкий приговор. Несколько лет тюрьмы, зато эта кассета никогда и нигде не будет фигурировать.

Брукс подался вперед:

— Подумай об этом, Крис. Это избавит мисс Карелли от гораздо худшего.

Не теряй головы, сказал себе Пэйджит.

— И вам, конечно же, не придется опасаться политических последствий из-за нежелательной реакции на вашу мягкость по отношению к Марии. Не говоря уже о том, что позор семьи Кольтов остается совершенно незамеченным.

Прокурор всем своим видом выражал спокойствие.

— Я предпочитаю верить, что справедливость восторжествует. И скажу без обиняков — меня вовсе не волнует «нежелательная реакция», как кому-то представляется. Что касается обид семьи Кольтов, я приложу все усилия, чтобы доказать, что кассета Лауры Чейз не имеет никакого отношения к делу и должна исчезнуть. — Он развел руками. — Кроме того, не думаю, что судебное разбирательство желательно для кого бы то ни было — для мисс Карелли, для тебя, для твоего сына. Поговори с ней, Крис, и приходи ко мне. Пока я не услышу от тебя ответа, мы не будем предъявлять обвинение, а если она подпишет признание, мы столкуемся.

Пэйджит подумал, что окружной прокурор обходится с ним, как с каким-нибудь адвокатом клиента, безусловно виновного в преступлении, но не очень тяжком. Такой оборот дела ошеломил его. Он встал.

— Речь идет не о месячном пребывании на курорте. Для Марии это означает: жизнь кончена, и она это, несомненно, поймет.