Лесли Чартерс - Вендетта для Святого. Тихо как тень. Этрусская сеть

— Судя по вашим словам, вы считаете, он его все-таки сбил…

— Такой возможностью не следует пренебрегать.

— Я полагал, мы с вами здесь для того, чтобы даже не обсуждать такую возможность.

— Заметно, синьор капитан, что вы не юрист. Моя задача оценить любые возможности и потом подсказать клиенту, какой вариант поведения для него наиболее выгоден.

— Я вас не очень понимаю.

— В случае Брука мне не нравятся две вещи, а если не нравятся мне, голову дам на отрез, это насторожит и суд. Во-первых, что он страдает приступами амнезии, и во-вторых, что не может объяснить, как разбил фару. Она не просто лопнула, стекло разбито вдребезги, металлическая оправа повреждена. Якобы у гаража играли дети, но никто их там не видел и не слышал.

— Вы предлагаете — давайте говорить в открытую, — чтобы Брук сознался?

— Посоветовать ему такой шаг — это большая ответственность, но, возможно, мне придется взять ее на себя. — Адвокат заерзал на стуле и наклонился вперед, словно желая подчеркнуть свои слова. — Я видел результат вскрытия. Мило Зеччи был жив еще минимум два часа после того, как был ранен в голову. Он был оглушен, но не убит на месте. Можете представить себе, как на это отреагирует суд? Только представьте себе: старый Мило лежит в кювете, он беспомощен и умирает, но живой еще бесконечные два часа. Вывод: если бы водитель остановился и вызвал помощь, Мило остался бы жив.

— Это ухудшает нашу позицию, — неохотно признал капитан, — но почему вы думаете, что это должно повлиять на наш курс?

— Напрашиваются, дорогой синьор капитан, два курса, если мне можно воспользоваться вашей метафорой. С одной стороны, — и я понимаю, что именно это вы имеете в виду, — мы можем стоять до последнего. Можем утверждать, что Брук не задавил Мило, что опознание машины свидетельницей Кальцалетто — ошибка или попросту ложь. Что разбитая фара с несчастьем не связана. Все это можно утверждать. Но если суд нам не поверит, если сочтет, что он лжет, то, что он не остановился помочь, будет истолковано как умысел. И результаты такого хода вещей могут быть очень тяжелыми.

— Ладно. Что тогда вы предлагаете?

— Я предлагаю, чтобы Брук допустил возможность, что Мило Зеччи он все-таки сбил. И заявил, что ничего не помнит. В этом случае показания об амнезии можно было бы истолковать в его пользу, а не наоборот. Вы меня понимаете?

— Да, — уныло сказал капитан, — понимаю.

— Отлично. В таком случае…

— Я пришел вам кое-что сообщить. Возможно, это не впишется в сложившееся у вас впечатление, но я все равно скажу. Речь идет о Лабро Радичелли.

— Ах, о Лабро? Да?

Вежливо выслушав капитана, Тоскафунди сказал:

— Боюсь, что вы гонитесь за призраком, но в конце концов это ваше дело.

— Так вы не думаете, что у Лабро есть с этим что-то общее?

— Я абсолютно уверен, что нет, и советую вам тоже выбросить его из головы. Извините, но я уже опаздываю в мэрию.

— Извините, что я вас задержал.

— Ну что вы, что вы…

Скрипучим лифтом они вместе спускались вниз. Привратник уже распахнул дверцу машины.

— Вас куда-нибудь подвезти? — спросил Тоскафунди.

— Спасибо, я предпочитаю ходить пешком, — сказал капитан.

Оливково-зеленый «мазерати» величественно влился в словно расступившийся перед ним уличный поток. Капитан долго глядел ему вслед, воинственно выпятив бородку. Потом, развернувшись на каблуках, зашагал в противоположную сторону.

— Насколько я знаю, синьор капитан, — сказал мэр, — вы отстаиваете интересы Роберта Брука. Если это так, можете рассчитывать на мою помощь. Синьор Брук, как вы знаете, мой фронтовой друг, а такие связи прочнее всего на свете. Правда, пока я не знаю, чем мог бы помочь.

— Для начала хотелось бы знать, что вы думаете об адвокате по фамилии Тоскафунди?

Мэр усмехнулся.

— Разумеется, я его знаю. Мы даже вместе учились.

— Как вы думаете, он хороший адвокат?

— Очень известный. Пожалуй, самый известный из флорентийских адвокатов.

— Порядочный?

— Дорогой синьор капитан, о таких вещах у юристов спрашивать не принято. Скажем так — он твердо и ловко отстаивает интересы клиента, который ему платит.

— Вот именно, — сказал капитан. — Только платит ему не Брук.

Мэр вдруг широко открыл глаза, прятавшиеся до того под тяжелыми веками, и взглянул на капитана:

— Ну да? А кто ему платит?

— Профессор Бруно Бронзини.

— Как благородно! Он тоже друг Роберта?

— Насколько я знаю, встречались они однажды. На приеме на вилле Бронзини. И вступили в научную дискуссию, едва не переросшую в скандал.