Сирил Хейр - Простым ударом шила. Смерть бродит по лесу

Петтигрю уже провел там какое-то время, уныло переходя от одного стеллажа к другому, снимая тома, лишь чтобы вернуть их на место после самого поверхностного осмотра, когда наткнулся на другого покупателя, занятого похожим делом по противоположную сторону узкого коридора из книг. Рассеянно извинившись, он двинулся дальше. Неожиданно у него за спиной раздался голос:

— Нашли что-нибудь интересное?

Повернувшись, Петтигрю заметил главного констебля.

— Странно тут вас увидеть, — произнес он. — Что ищете?

— Порнографию, — весело ответил Макуильям.

— Неужели? Вот уж не думал, что ее тут можно найти. Повезло!

— Зависит от того, что вы называете везением. Я бы сказал, да. Понимаете, ко мне поступила жалоба от одной дамы, что в данном магазине публично выставлены на продажу непотребные и непристойные так называемые литературные произведения, дабы развратить жителей этого города и возбудить нечистые мысли и чувства у молодого поколения. По-моему, я верно ее процитировал. Она не стала марать бумагу, перечисляя грязные книги, которые имеет в виду, но была так добра, что указала, на каких именно полках их найти. Она, наверное, провела приятный день, выискивая их все.

— Так вы шли по ее стопам?

— Да. Подобную работу мне не хотелось доверять своим сотрудникам, сами понимаете. Они хорошие люди, но у них есть ограничения, и отправить их бродить среди литературных произведений с заданием выискивать непристойности — только накликать неприятности на свою голову. Англичане, — в голосе Макуильяма появился акцент горной Шотландии, — в общем и целом не слишком образованный народ.

— Верно. Не более чем шотландцы, или ирландцы, или валлийцы, надо полагать. Но если оставить это, что вы нашли?

— Что и ожидал. Сплошь старые приятели непотребных подлецов: Рабле, «Декамерон», драматурги эпохи Реставрации, «Тристрам Шенди» и недурной перевод Апулея, который я намерен купить себе. По меньшей мере от одного этого орудия разврата жители Маркгемптона будут избавлены. В остальном же, насколько дело касается моего ведомства, им придется рисковать, справляясь самим. А что же вы, сэр? Нашли что-нибудь интересное? — Он посмотрел на книгу в руках Петтигрю. — Вижу, вы читаете историю процесса Аделаиды Барлетт.

— Вот как? — рассеянно промолвил Петтигрю и вернул книгу на место.

— Тут неплохая подборка протоколов старых разбирательств, — заметил Макуильям, глянув на верхнюю полку. — Полагаю, они вас интересуют?

— Не слишком, если вы про суды над убийцами. По-моему, в одной судебной баталии из-за спорного завещания истинной драмы больше, чем в половине этих грязных историй. Однако есть и исключения. Возможно, я ошибаюсь, но, сдается, убийства моей юности были более волнующими, чем те, какие совершаются сейчас. Возьмем, например, Криппена. Вот это был спектакль!

— Криппен, — повторил главный констебль. — Криппен! Да… погоня через Атлантический океан и так далее. Криппен! — сказал он снова, и на сей раз его глаза заинтересованно блеснули. — Было какое-то разбирательство в связи с его завещанием, верно?

— Да, было. И по-своему весьма любопытное. Но почему вы…

— Господи! — внезапно воскликнул Макуильям. — Кажется, я понял!

Он схватил Петтигрю за локоть, да так, что тот поморщился.

— Тут нельзя говорить, — быстро произнес он. — Куда бы нам пойти? Клуб графства через дорогу… В это время дня там скорее всего пусто. Проскользните туда, а я войду следом. Не хочу, чтобы мой суперинтендант видел нас вместе. Я только расплачусь за моего Апулея и вас догоню. Не спорьте, дружище, идите! Если вы не поможете мне сейчас, я арестую вас за помехи следствию! Криппен! И почему, скажите на милость, я не подумал о нем раньше?

— Умный человек наш главный констебль, — заметил Петтигрю, когда они с женой шли от станции к дому.

— Это потому, что он не считает классическую литературу непристойной, или потому, что пришел к тому же выводу, что и ты, Фрэнк?

— Не потому и не по другому, хотя рискну утверждать, что оба эти обстоятельства — признаки недюжинного ума. Что до меня, я выдвинул догадку исходя из неполных сведений. Главный констебль, имея перед собой все факты, тоже прокручивал в голове мою версию, но одно препятствие казалось ему непреодолимым. Когда я, совершенно неосознанно, подал ему разгадку, он сразу в нее вцепился. Из крохотной зацепки сумел вывести, что аргумент, казалось бы, опровергающий его версию, на самом деле лучший довод в ее поддержку. Весьма впечатляюще.