Марджери Аллингем - Черные перья. Работа для гробовщика [сборник]

Знакомый пейзаж за окном был привычным и мирным даже в такой момент, когда обычные размышления давались с трудом. В голове Фрэнсис воцарился хаос из страхов и смутных впечатлений, и ей захотелось вновь стать ребенком, который у окна затевает простенькие игры. Например, считает проезжающие мимо автомобили. Это позволило бы загнать новые страхи вместе с прежними далеко в глубину сознания и немного насладиться одним лишь мгновением.

Фрэнсис не заметила, как постепенно разошлись все остальные, как не обращала внимания на проходивших мимо нее сотрудников галереи. Она стояла на коленях и неотрывно смотрела в окно почти двадцать минут, наблюдая за движением транспорта по площади. К реальности ее вернул шум, донесшийся из задней части здания. Первым признаком тревоги стал звон металлического подноса, упавшего на паркет, а потом поднялась суматоха, когда мальчик-рассыльный из офиса оповестил всех о случившемся.

В четверть пятого юноша, посланный мисс Дорсет, постучал в дверь кабинета Мейрика и вошел с подносом, на котором нес чай, бесцеремонно потребованный ранее Лукаром. Он уже приближался к столу, когда разглядел сидевшего за ним мужчину, и поднос выскользнул из его рук.

Лукар был мертв. Это смог сразу понять даже четырнадцатилетний мальчик-посыльный. Самодовольное выражение застыло на лице, и он по-прежнему восседал в кресле Мейрика. Отчетливо виднелась узкая рана в боку, где стальное лезвие проникло ему сквозь ребра, пробило грудину и поразило прямо в сердце. Лукар умер так же, как Роберт Мадригал – мгновенно и не издав ни звука. А орудия убийства, как и в прошлый раз, нигде не было.

Когда все работники галереи столпились у задней лестницы, откуда можно было попасть в кабинет, поскольку Габриэлла завладела находившимся на пути залом антиквариата, Фрэнсис, еще не до конца понимая причину возникшей суеты, внезапно увидела, как Дэвид Филд спустился по ступеням прямо под окном и быстрыми шагами пересек площадь.

В восемь часов вечера в галерее ярко горел свет, а в соседнем доме царила деятельная атмосфера, способная отвлечь внимание от любого кризиса. Когда Фрэнсис с бутылочками горячей воды пересекала холл, она не обратила внимания на человека в штатском, молча сидевшего там с видом официального лица, исполнявшего важное поручение. Даже не удостоив его взглядом, она поспешила подняться по лестнице, наверное, в двадцатый раз с тех пор, как состояние Филлиды заметно ухудшилось. Фрэнсис уже привыкла к его присутствию, и строгая внушительная фигура полисмена больше не вызывала тревоги.

Годольфин стоял на том же месте, где она его оставила. Он прислонился к перилам лестничной клетки, сложив руки там, где врач небрежно сбросил с себя плащ на балюстраду, и тоже даже не взглянул на прошедшую мимо Фрэнсис.

Холл второго этажа выглядел необычно, со всеми дверями, распахнутыми настежь, отчего открывался обзор внутреннего убранства комнат, уютного и привычного. Кипами лежали одеяла. Заранее принесенная доска для глажки белья стояла наготове. А каталки с тазами и кувшинами, выстроившиеся в коридоре у спальни больной, лишь усугубляли беспорядок. Дом 38 на Саллет-сквер перестал походить на величавую и нарядно одетую даму, превратившись в леди, носившую ночную сорочку и не полностью натянутые чулки. Отовсюду доносились перешептывания, звон глиняной посуды, шипение закипавших чайников и торопливые шаги.

Миссис Сэндерсон, повязавшая вокруг талии широкий белый фартук, чтобы поразить доктора своей эффективностью и пониманием дела, на цыпочках вышла из комнаты Филлиды с двумя свертками в руках.

– Я хочу снова нагреть эти кирпичи, – пробормотала она, встретив Фрэнсис. – Если нужно тепло, ничто не заменит разогретых в печи кирпичей. Входите, мисс. Стучаться не нужно. Бедняжка. Она по-прежнему в бреду. Но разве это удивительно? Чудо, что мы все не свалились в горячке. Даже Норриса два раза стошнило. Это чисто нервное. У многих любое недомогание в первую очередь затрагивает желудок.

Она поспешила дальше, хрустя крахмалом фартука, вниз по лестнице, а Фрэнсис вошла в спальню Филлиды.

Внутри было очень тепло. Доротея склонилась над очагом, на котором закипал небольшой медный чайник. Около кровати стоял врач, сложив руки за спиной. Фрэнсис испытывала к нему огромную благодарность. Он умел вести себя благодушно, но в то же время обладал манерами человека, чьи способности далеко превосходят заурядные, отчего метания Филлиды в постели и ее несвязное бормотание не казались чем-то пугающим и опасным.