Мэри Стюарт - Грозные чары. Полеты над землей (сборник)

Теперь все зависело от «мерседеса»: ведь последняя моя жалкая попытка привела лишь к тому, что поезд гудком оповестил Тимоти о своем приближении. Как бы ни крепился раньше мальчик, не имеющий возможности освободиться из своего капкана, теперь он знал, что к нему неотвратимо приближается поезд, поднимающийся по холму, и наверняка был на грани паники.

К счастью, ярд за ярдом, поворот за поворотом, мы с «мерседесом» все лучше понимали друг друга; к тому же и подъем становился менее крутым, а повороты – более плавными. Понятия не имею, на какой скорости я проскочила последние шесть или семь отрезков пути, но мне казалось, будто весь склон горы проносится мимо меня вниз непроницаемой пеленой, сотканной из слепящих бликов солнца и пятнистых теней. И внезапно за последним поворотом впереди открылся косогор с избушкой стрелочника и сверкающей парой рельсов рядом с ней.

Поезда было не видно.

«Мерседес» промчался по финишной прямой, издавая ровное гудение, как пчела на подлете к улью, и, резко проскрежетав шинами, остановился в каком-нибудь ярде от избушки. Я выскочила из машины и бросилась бегом к железнодорожной линии.

Этот шанс я не упустила! Ниже по склону, на расстоянии около четверти мили от места, где я остановилась, был виден дым: там, флегматично попыхивая, неторопливо карабкался вверх по зубчатке паровоз. Машинист с помощником, конечно, еще не могли меня заметить, да и не смогут, пока паровоз не выберется из сосновой рощи на открытый участок; граница рощи находилась от меня ярдах в пятидесяти. Я надеялась, что, несмотря на ранний час, они внимательно следят за дорогой. Может, мне бы следовало снова посигналить гудком или чем-то помахать… будь у меня что-нибудь красное…

Но я-то помнила, как они раньше отреагировали на гудок. И на мою бурную пантомиму тоже. Внутренним взором я уже видела, как все это снова повторяется здесь и к какому ужасному финалу приводит: гудок, моя отчаянная жестикуляция и в ответ – добродушные приветствия, а затем паровоз проходит мимо и раскачивающийся красный фонарик исчезает вдали за поворотом…

Красный хвостовой фонарь! Ну, «мерседес», выручай!

Я кинулась обратно к машине. Как только я прыгнула в нее и захлопнула дверцу, над деревьями, слева от меня, поднялось облако черного дыма, и я увидела тупой нос вагончика. Включив все фары, я выжала сцепление и, стиснув зубы, решительно повела машину на железнодорожное полотно.

Когда переднее колесо наскочило на рельс, я сначала подумала, что «мерседес» сейчас начнет крениться набок, но колесо зацепилось и удержалось, а затем поползло вверх и перевалилось через рельс. За ним последовало заднее колесо, и «мерседес» снова остановился. Оба его левых колеса находились уже между рельсами; были включены задние огни, стоп-сигналы… все до единой фары, способные привлечь внимание поездной бригады. Вдобавок – для полной уверенности – одну руку я держала на кнопке гудка, а другой рукой распахнула правую дверцу. Я собиралась подпустить поезд поближе, а когда до него останется ярдов двадцать пять, выскочить из машины. Если они не увидят машину, я ничего не смогу сделать, чтобы ее спасти, но поезд, как мне казалось, не получит серьезных повреждений: зубцы среднего рельса должны послужить ему защитой от последствий удара.

Но почему я вообразила, что этот паровоз движется медленно? Сейчас у меня создалось впечатление, что он грохочет по склону со скоростью первоклассного экспресса. Черная туча дыма угрожающе надвигалась. Я могла слышать натужное пыхтение маленького паровоза; рев моего гудка не мешал различать постукивание колес по рельсам. Тридцать пять ярдов. Тридцать. Кажется, я услышала крик. Я отпустила гудок и рванулась к открытой дверце. Прозвенел колокол, и раздался пронзительный, оглушительно громкий свисток. Я пулей вылетела из машины и отбежала в сторону.

Последовал еще один свисток, залп сердитых выкриков – и с ужасающим визгом тормозов окутанная собственным дымом «коптилка» замерла почти в семи ярдах позади «мерседеса».

Оба железнодорожника выскочили из кабины и двинулись ко мне. Третий – оказывается, здесь присутствовал еще и охранник – высунулся из вагончика. Помощник машиниста по-прежнему держал в руке пивную бутылку, но на этот раз она выглядела как смертоносное оружие, которое, судя по его лицу, он был совсем не против применить. Они оба одновременно разразились обличительной речью на неистовом немецком, и я успела подумать, что нет лучшего языка, чтобы выразить яростное возмущение. Будь даже немецкий моим родным языком, я еще как минимум полминуты все равно не сумела бы вставить ни слова. Я лишь стояла, совершенно беспомощная перед этим ураганом, выставив перед собой руки, словно бы для защиты от удара бутылкой.