Мэри Стюарт - Грозные чары. Полеты над землей (сборник)

Вскоре лес остался позади. Перед нами в лучах утреннего солнца тянулась железнодорожная колея, словно след когтистой лапы, процарапавшей на белом известняке три глубокие борозды. Мы следовали по изгибу открытого склона, усыпанного кустиками горечавки. Затем дорога втянулась в скальную выемку. Отвесные стены из шероховатого камня теснили нас с обеих сторон, вздымаясь над крышей вагончика; скалы подступали так близко, что я отклонилась внутрь кабины, но предварительно успела разглядеть – не далее чем в ста ярдах впереди – черное отверстие первого туннеля.

Я громко закричала, что было абсолютно излишне. Машинист широко улыбнулся, кивнул и знаками показал, чтобы я не высовывалась и оставалась внутри. Он мог бы не утруждать себя. Я уже нырнула обратно в кабину. Туннель имел на редкость непривлекательный вид, и его никак нельзя было назвать просторным. Однако мы как-то в нем помещались, хотя я могла бы поклясться, что в запасе у нас никак не больше фута.

Туннель оказался довольно длинным. Наверное, если бы я сама его рыла, то вряд ли стала бы выкапывать шире, чем требовалось; тем не менее движение по нему было похоже на вдевание хлопчатой нитки в бусину с узким отверстием. Непроглядная, давящая темнота и оглушительный грохот действовали угнетающе. И без того чудовищное количество дыма, регулярно извергаемого паровозом, ощутимо увеличивалось при каждом выбросе в замкнутое пространство каменной трубы. А ведь, кроме дыма, был еще пар. Не прошло и двадцати секунд после входа в туннель, как это место стало напоминать парную баню – к тому же очень грязную. Всего этого было достаточно, чтобы мозги свихнулись у кого угодно, и, когда машинист положил руку на тормоз и сбавил скорость, я – почти позабыв о Тиме, лежащем на рельсах, – готова была заорать, чтобы он гнал свой поезд как можно быстрее и выбрался наконец из этого ада, этого пекла, со всем этим невыносимым грохотом и мраком. А между тем никакой охранник – даже если его глаза успели привыкнуть к неожиданным переходам от полной темноты к яркому свету – при всем желании не смог бы вовремя заметить Тимоти на рельсах.

Сквозь клубы мерзкого дыма, застилавшего туннель, начинал просачиваться свет. Уже можно было разглядеть трещины и неровности в скале. Свет становился ярче, а воздух – чище. Когда я решилась посмотреть вперед, навстречу нам неожиданно ворвался солнечный свет, а затем нос нашего вагончика высунулся наружу.

Пронзительно зазвенел колокол. Я снова услышала скрежет тормозов и лязг металла. Паровоз остановился с шумным тяжелым выдохом, затем последовало долгое шипение выпускаемого пара, но наконец прекратилось и оно. А паровоз, словно выкипающий чайник, продолжал потихоньку бурлить в неподвижном горном воздухе.

Придерживаясь за поручень, я спрыгнула вниз, на гравий.

– Тим, Тим, это я! Как ты тут?

Он лежал там, где я его оставила, и его нога была все так же зажата зубчатым рельсом. Когда я подбежала к нему, Тим постепенно выпрямлялся из какой-то невообразимой позиции, и я поняла, что, услышав поезд, он попытался втиснуть свое длинное тело между двумя рельсами. Как видно, он надеялся, что сумеет принять такое положение, чтобы не попасть сразу под два колеса, если уж случится худшее и с поезда его не заметят. Было совершенно ясно, что у него ничего бы не получилось, и он, скорее всего, это понимал. Если он и раньше был бледен, то теперь выглядел как сама смерть, и тем не менее он не только умудрился вернуться в сидячее положение, но и сумел (нетрудно представить себе, какое облегчение он сейчас испытывал!) выдавить из себя некое подобие улыбки.

Я опустилась около него на колени:

– Извини, ты, должно быть, его услышал, когда он был еще далеко. Это все, что я смогла сделать.

– Получилось несколько… чересчур возвышенно, я бы сказал. – Тим делал героические усилия, чтобы не впасть в мелодраматический тон, но его голос заметно дрожал. – Я себя чувствовал как Перл Уайт перед локомотивом [57] Перл Уайт – артистка эпохи немого кино. или еще кто-то в том же роде. Никогда больше не стану потешаться над триллерами. – Он слегка выпрямился. – По правде говоря, все устроилось наилучшим образом. Тут тебе разом и транспорт, и подкрепление для Льюиса. А тебе позволили вести паровоз?

– Я как-то не догадалась попросить. А вот тебе, возможно, на обратном пути позволят.

Я обхватила его рукой и помогла приподняться. Следом за мной подбежали железнодорожники, и, хотя Тимоти прилагал все старания, чтобы как можно более плодотворно использовать свои познания в немецком, в этом не было необходимости. Не теряя времени, машинист и охранник проворно занялись ботинком и за считаные секунды освободили от шнурков сильно распухшую ногу; после этого они весьма внимательно и осторожно приступили к следующей операции: требовалось разрезать сам ботинок. Помощник машиниста тоже показал себя человеком с тонким пониманием происходящего. Пока другие хлопотали вокруг ноги Тима, он скрылся в направлении вагончика и тут же появился снова с плоской зеленой фляжкой, которую успел откупорить, и преподнес ее Тиму, проговорив при этом какую-то немецкую фразу.