Джеймс Чейз - Финт простака

Вестал упала мне на руки, я не успел отпихнуть ее, прижалась ко мне, обняв за шею.

– Не знаю, что произошло. Меня чем-то стукнуло по голове.

Я оторвал ее руки от себя.

– Ты делаешь мне больно! – заплакала она. – Чад! Что случилось?

Я с ужасом вспомнил случай из моего детства. Отцовская собака однажды в жаркий день взбесилась и укусила меня за руку. Отец пристрелил ее. Он очень ее любил и не хотел убивать. Рука у него дрогнула, он выстрелил ей в живот и перебил хребет. Я смотрел из окна спальни. Видел, как собака упала, задние лапы у нее были парализованы. Она дергалась, точно на пружине. Жуткое зрелище! Отцу пришлось стрелять три раза, пока он попал в голову, но даже и тут она умерла не сразу. Еще целых пять минут она дергалась и извивалась. Меня еще долго преследовал во сне этот кошмар.

Сейчас мне казалось, будто я проигрываю ту давнюю сцену. На этот раз не отец убивал собаку, а я – женщину. Мозг силился заставить руки схватить ее за горло, но я знал: ее не должны найти со следами удушья. Она должна погибнуть из-за падения с девятисотфутовой высоты.

– Чад? Ты что? Почему не хочешь говорить со мной?

– О’кей, о’кей, – выдавил я, но слова не шли. У меня двигались только губы, когда я смотрел на нее, лихорадочно соображая, как же убить ее.

Я слегка отодвинулся и теперь стоял в ярком свете фар, она смотрела на меня. Наверное, она поняла выражение моего лица, поняла, что я хочу убить ее, потому что вдруг заполошно взвизгнула и помчалась к машине.

Несколько секунд я не мог шевельнуться. Я стоял, глядя на нее, сердце у меня едва билось, дыхание вырывалось с всхлипами. Потом припустил за ней. Я еле бежал. Ноги двигались как ватные, настигал я ее медленными скачками какими-то. Она оглянулась, увидела, что я приближаюсь, и испустила вопль ужаса. Попробовала бежать быстрее, споткнулась о камень и упала на четвереньки.

Она так и осталась на четвереньках – посреди дороги, в ярком свете фар; она глядела на меня, лицо ее было выпачкано кровью, серое, искаженное ужасом. Я приметил на траве большой камень; пробегая, я, не замедляя шага, подхватил его.

Вестал, замерев, наблюдала за мной. Рот у нее открылся, шляпка намокла от дождя, чулки висели лохмотьями. Я приближался.

– Чад! Пожалуйста! Не трогай меня! – закричала она, умоляюще глядя на меня. – Я же люблю тебя, Чад! Я отдам тебе все! Не трогай меня!

Я схватил ее за руку. Меня трясло. Тяжелый острый камень оттягивал руку.

– Ча-а-ад!

И сейчас звенит у меня в ушах этот крик, когда я сижу тут, в кабинке. Страшнее я в жизни ничего не слышал.

Когда я занес камень, она открыла глаза, стоя на коленях, точно загипнотизированный кролик, ждущий смерти, даже не попыталась прикрыть голову руками. Удар отдался мне в руку. Я, дрожа, отступил.

Она свалилась на дорогу. Так когда-то валялась у ног моего отца та собака, подергиваясь, и я знал, что она умирает. Я не мог пересилить себя и поднять эту подергивающуюся, умирающую тряпичную куклу. Был не в силах прижать к себе. Я схватил ее за руку и поволок, как мешок, к машине.

Открыв дверцу, я взвалил ее на сиденье; когда я дотронулся до ее тела, под рукой у меня еще сокращались мускулы. Захлопнув дверцу, я постоял, борясь с тошнотой. Дело сделано, свершилось, теперь в опасности моя жизнь. Я вспомнил про камень. Побежал обратно, поднял его и забросил подальше в долину, потом, вернувшись к машине, протянул внутрь руку и пустил мотор. Я толкал машину, пока она не начала сползать вниз. Крутя руль, я направлял ее на белую изгородь, отделяющую дорогу от пропасти.

Машина разогналась. Я стоял под дождем в темноте, наблюдая. Забелела под фарами изгородь. Машина скакнула на травяной бордюр, и сверкающий радиатор ударился в изгородь. Оглушительно затрещало дерево. На секунду машина зависла и ухнула в пропасть.

Я стоял, слушая грохот срывающихся камней, оглушительный треск: машина перевертывалась и перевертывалась, летя в пропасть.

Подбежав к черной дыре в изгороди, я заглянул в обрыв. Машина застряла в валунах где-то футах в двухстах ниже края обрыва. Из-под капота у нее вырвался узкий язычок пламени, и мгновенье спустя машина превратилась в полыхающую огнем печь.

Перебрасывая ногу через подоконник, я услышал свой голос: «Резюмируя наш телефонный разговор и ваше письмо от сегодняшнего числа, я подтверждаю все пункты договора и жду дальнейших сообщений о ваших планах по управлению собственностью в Иден-Энде…»

Ева стояла у стола, глядя на меня квадратными глазищами. Медленно, неуклонно перематывалась узкая лента, мерно звучал голос, строящий мое алиби.