Николас Блейк - «Улыбчивый с ножом». Дело о мерзком снеговике

Найджел попытался снова:

– Тогда я верю, что нам еще не полностью понятны законы природы. Она сама может создавать исключения из собственных законов, но наш долг искать рациональное объяснение любым феноменам.

– Так лучше. Тогда я делаю вывод, что если бы вы увидели, как кошка пытается вышибить себе мозги о стену, то не сочли бы, что она одержима демоном или нападает на некого призрака, видимого только ее глазу. Вы скорее предположили бы, что она впала в бешенство из-за какой-то боли или недуга.

– Кошачья чумка, – легкомысленно подбросила Джорджия.

– Да, – согласился Найджел. – Вероятно, у твари припадки или ее мучают страшные боли.

– У Скриблс никогда не бывало припадков, – строго возразила мисс Кавендиш. – И уже через несколько минут после этого возмутительного спектакля она крепко заснула.

– Тогда, наверно, вам лучше начать сначала, – предложил Найджел.

Пожилая дама сложила руки на коленях. Время от времени они вспархивали, точно играли с веером. В остальном по ходу ее странного рассказа двигались только ее губы и темно-карие блестящие глаза.

– Моя история началась за четыре дня до Рождества. Я пила чай с Шарлоттой Рестэрик, женой Хэйуорда. Она… она американка…

У Найджела возникло стойкое ощущение, что мисс Кавендиш едва не сказала «она из колоний».

– …но я нахожу ее вполне воспитанной, и повсеместно она считается красивой дамой. Один Бог знает, зачем она вышла за Рестэрика, он, бедолага, сплошь усы и приличия. Но, конечно, же род Рестэриков прискорбно пострадал от обычая жениться на близких родственницах. Позже, когда общество собралось в гостиной, разговор коснулся темы о призраках. В Истерхэм-Мэнор есть одна комната, называемая Епископской, в которой, по слухам, обитает привидение, и Элизабет Рестэрик предложила собраться там как-нибудь ночью и – как она выразилась – его выкурить.

– Элизабет Рестэрик? – переспросил Найджел. – Кто это?

– Потаскушка, – бодро пояснила мисс Кавендиш. – Сестра Рестэрика, но гораздо его моложе – удивительно развязная девица. Хэйуорд унаследовал родовое состояние Рестэриков, а Элизабет – родовые пороки. Она воспитывалась в Америке, поэтому не будем судить ее слишком строго. Вам следует знать, что Гарольд Рестэрик, отец Хэйуорда, состоял при посольстве в Вашингтоне. Учитывая, что ему предстояло прожить там несколько лет, он перевез семью в Америку, поэтому дети получили лишь то рудиментарное образование, какое возможно найти в этой стране. Большая жалость. Ведь и Элизабет, и Эндрю подавали такие большие надежды.

– Эндрю? Так есть еще один брат?

– Да. Он был любимым сыном Гарри, хотя наследником, конечно, оставался Хэйуорд. Увы, Эндрю разочаровал отца. Он словно перекати-поле. Ни в чем не определился и предпочитает низкосортное общество. Однако исключительно красив, и явного порока в нем нет, если не считать неспособности выслушивать нотации брата. Они с Элизабет всегда были неразлейвода.

– Он тоже домой приехал на Рождество?

– Да. Общество дополняли: последний трофей Элизабет – некий мистер Дайкс – утомительная, дурно воспитанная личность, автор любовных романов, и мисс Эйнсли, невзрачная бездельница. Ах да, я забыла доктора Боуджена. Насколько мне известно, он – лекаришка.

– Странное собралась общество под таким традиционным кровом, – заметила Джорджия. – Потаскушка, англо-саксонский сквайр, жена-американка, перекати-поле, бездельница и лекаришка.

Кларисса Кавендиш склонила голову в кивке. Ее руки вспорхнули, потом снова чинно легли на колени.

– Гарри такого не допустил бы. Но Хэйуорд – бесхребетный. Если Шарлотта хочет кого-то пригласить, то этот – кто бы он ни был – приезжает погостить. Она, бедняжка, большая снобка и считает лебедем каждого гадкого утенка. Так вот, в ночь перед Рождеством мы собрались в Епископской комнате.

– Что вы ожидали увидеть? – прервал ее Найджел.

– Это глупая, пустая байка. В тысяча шестьсот девятом году в Истерхэм-Мэноре гостил епископ Истчестерский. Однажды утром его нашли мертвым в той самой комнате. Злые языки судачили, будто он был отравлен хозяином дома из-за какого-то скандала или большой скандал произошел потом. Но тогдашний Рестэрик утверждал, что епископ, славившийся своей невоздержанностью, накануне вечером переел оленины и от того скончался. У меня нет ни малейших сомнений, что так оно и было. Теперь, согласно суеверию, по ночам из Епископской комнаты слышатся стоны, и епископ является доверчивым душам в батистовой ночной сорочке и, прижимая к животу руки, ужасающе стонет.