Юлия Ефимова - Неизвестный псевдоним Бога

Сейчас Клим просил в архиве найти дело девяносто третьего года о громком ограблении банковских ячеек. Дело было интересное и для небольшого города Н чересчур резонансное. Арсений хоть и был тогда совсем пацаном, но помнил, как взрослые обсуждали. Многие восхищались грабителями, а некоторые в душе даже завидовали. Шел девяносто третий год, и понятия добра и зла к этому времени стерлись практически полностью. Даже не Робин Гуд, забирающий у богатых и отдающий бедным, был в почете, а обычный бандюга-рэкетир, который силой забирает деньги у честно работающих людей, и хорошо, если только деньги. Ограбление в 93-м прошло без трупов, поэтому восхищало людей еще больше. Ведь тогда получилось идеальное ограбление, оно было спланировано до минуты, и потом, когда через год их поймали, по-глупому так, то были удивлены, как эти упыри с тремя классами образования смогли разработать такую операцию.

– Леночка, – Арсений улыбнулся от души девушке, работающей в архиве. Он знал, что она была влюблена в него без памяти, хоть и была младше участкового лет на десять, но Арсений этим бессовестно пользовался. Рассуждал он так: закон джунглей, кто-то пользуется тобой, кем-то пользуешься ты, а может, это и не закон джунглей вовсе, может, это такой суровый закон жизни.

– Здравствуйте, Арсений, – улыбнулась она ему как солнышку. – Забыли вы к нам совсем дорогу.

– Работа, Леночка, работа, никакой личной жизни, – философски заметил он. По дороге в архив он позвонил ей и попросил найти дело. Нет, конечно, и до их маленького города Н дошел прогресс, оцифровываются дела, но делается это медленно, и до девяносто третьего года работа еще не дошла.

– Вот. – Леночка положила перед ним стопку папок. – Но лучше бы вы поговорили со следователем, который вел это дело. Он у нас до сих пор работает, хороший человек, с удовольствием поделится информацией. Причем, насколько я знаю, были у него мысли, которые не подтвердились, и в деле их нет, а мысли интересные, многое объясняющие.

– И откуда такая осведомлённость? – поинтересовался Арсений.

– Так это мой папа, – потупившись, сказало прекрасное дитя.

– А не составите ли вы мне протекцию? – обнаглев, предложил Арсений. – Проще говоря, не позвоните ли вы своему папе и не попросите переговорить со мной? В свою очередь обещаю отблагодарить вас обедом в ближайшем кафе.

Без лишних уговоров Леночка позвонила отцу и назначила встречу, а Арсений, ругая себя на чем свет стоит, пообещал в скором времени появиться для совместного обеда, еще раз отметив для себя, что невозможно заставить человека полюбить, даже такую хорошенькую и молоденькую Леночку, если душа не лежит.

«Этого не может быть», – пронеслось в голове у Таши.

После разговора, больше похожего на допрос, после странных звонков Клима, при которых он уходил подальше от свободных ушей и тихо что-то шептал в трубку, после того как он сам вошел в мастерскую и вышел оттуда невредим, он все-таки заставил войти туда и Ташу. Она как могла сопротивлялась, но Клим был непреклонен.

Строение было еще в полном порядке, непонятно, конечно, почему? То ли материнская безмерная любовь, с которой оно строилось, давала ему силы простоять двадцать лет и остаться не тронутым ни плесенью, ни мышами, ни природными катаклизмами, возможно, причина совсем прозаическая и Мария Тарасовна не пожалела денег на постройку мастерской для сыночка. Итог один: строение было как новое, даже деревянные полы не прогнили, а лишь почернели от старости. На всём вокруг лежали тонны пыли, хотя нет, не на всем, те вещи, которых касался ночной грабитель, выглядели неприлично, потеряв часть пыли, словно грязнули из «Мойдодыра» или посуда из «Федориного горя» в старой книжке, которую читала ей в детстве мама. Очень захотелось взять тряпку и сделать генеральную уборку, картины, а в основном здесь были они, словно кричали: «Помогите, нам нечем дышать». Но что-то объединяло все картины, и это были не молчаливые просьбы об избавлении от пыли. Сквозь толщину пыльного налета были видны глаза. Со всех картин на вошедших Клима и Ташу смотрели голубые глаза, и было понятно без сомнений, что они их где-то уже видели.

Клим подошел к одной из картин и, словно подслушав Ташины мысли, смахнул рукой пыль. Оба внимательно вглядывались сначала в один портрет, затем, как по команде, стали стирать пыль с лиц, изображенных на других полотнах. Когда число рассмотренных картин перевалило за тридцать, Клим первым решил выдвинуть столь явную версию: