Роберт Гулик - Обезьяна и тигр

Немного помолчав, судья спокойно сказал:

— Нам нужна информация о господине Дуань Моуцае. Тебе известно, где мы можем его найти?

— Нет, — коротко ответила девушка. Она засунула хрупкие загорелые руки за соломенную веревку, заменявшую ей пояс, и сердито посмотрела на Дао Ганя, который стоял рядом с ней.

— Где ты повстречала господина Дуаня? — спросил судья.

— Если вы полагаете, что вам удастся что-то от меня выведать, — задиристо выпалила она, — то вы заблуждаетесь.

Тюремщица уже направилась к ней, чтобы влепить оплеуху, но судья остановил ее поднятием ладони.

— Я бы посоветовал тебе отвечать на мои вопросы. Тебе известно, что ты находишься перед уездным правителем?

— Можете назначить мне сколько угодно ударов плетью, все равно я ничего не скажу!

— Пока и речи нет ни о каких наказаниях, — успокоил ее Дао Гань. — Ты обвиняешься в бродяжничестве и нелегальной проституции. А за это полагается клеймо. Вернее, два клейма. На обе щеки.

Она мгновенно побледнела.

— Но не стоит по этому поводу расстраиваться! — бодро продолжал Дао Гань. — Если погуще напудришься, будет совсем незаметно. По крайней мере, не будет очень бросаться в глаза.

Девушка притихла, как мышь, и смотрела на судью широко раскрытыми глазами. Потом она пожала плечами.

— Но я же ни в чем не виновата! И я ни за что не поверю, что дядя Дуань мог сказать про меня что-то плохое. Хоть он меня и бросил, но он добрейший человек!

— Расскажи-ка сначала, где ты с ним познакомилась, — сказал судья Ди.

— Совершенно случайно. Примерно года полтора тому назад, когда мы были в главном городе провинции. Я зашла в аптеку Дуаня, чтобы купить пластырь. Он стоял за прилавком. Когда он завел со мной беседу, я сразу поняла, что ему приглянулась. Согласитесь, не каждый день настоящий изысканный господин разговаривает со мной любезно, не предлагая прямиком, сами знаете, что я имею в виду. Он спросил, где мы остановились, и вечером появился с подарком для меня. Ну, с этого как-то все и началось. Разумеется, он уже далеко не юнец, и с моей стороны это было чистое проявление дружеских чувств, потому что он со мной так ласково обращался и вел такие милые беседы. Как вы можете догадаться, я не слишком этим избалована. Ну, так прошли неделя, две или три, и тут я сказала ему, что нам нужно двигаться дальше. Он хотел дать мне на прощанье целый слиток серебра, но я сказала: «Нет!» — потому что я не уличная девка, как бы того ни хотелось моему братцу, ленивому ублюдку. Вот и все.

— И господин Дуань появился снова, когда вы уже были в Цзянбэе?

— Да нет, намного раньше! Примерно через месяц сидим мы в Гуанье в одном кабаке, и вдруг туда заходит Дуань. Знаете, что он сказал? Он заявил, что без меня места себе найти не может и что он хочет, чтобы я стала его Второй госпожой. За это он обещал моему брату кучу денег.

Она одернула куртку, вытерла рукавом лицо и продолжала:

— Я сказала, что мне не нужно от него никаких денег, я предпочитаю свободу. Подумайте сами, целый день сидеть в четырех стенах, наблюдать за поварами и слугами и беспрестанно говорить Первой госпоже: «Да, госпожа!», «Нет, госпожа». Нет уж, благодарю! Мы можем оставаться только добрыми друзьями, сказала я ему. Тогда братец разъярился и двинул меня кулаком в лоб, но я стояла на своем. Дуань ушел довольно сердитым. Ну и я тоже рассердилась, потому что сразу после ухода Дуаня брат сказал: «Славно, все же старик оставил под столом пару медяков!» — и когда я по наивности полезла под стол, этот паршивец отлупил меня по заду бамбуковой палкой! Я потом целую неделю сесть не могла. Но за это мой братец всю неделю получал на обед рис с песком.

Она злорадно хихикнула, потом спросила:

— Так на чем я остановилась? А, насчет Дуаня! Через месяц-другой, когда мы были уже в Цзянбэе, он снова появился и заявил, что продал лавку компаньону и теперь хочет присоединиться к нам. Мой брат согласился, но сказал, что быть нянькой за бесплатно он не собирается, а потому Дуань должен ему за это ежемесячно платить. Я сказала Дуаню, что ничего этого делать не надо и лучше бы ему где-то припрятать свои денежки, но он заявил, что должен как-то оправдывать свою миску риса, но это было уже его личное дело. Вот так мы и странствовали около года: дядя Дуань, мой брат, Чан и я.

Судья посмотрел на нее с недоверием.