Хью Пентикост: Чума насилия

— Кстати, кормежка обещает быть приемлемой, — ответил Джерико. — Не то что наша неудобоваримая беседа.

Парень хихикнул:

— Даже палки и камни не затупят мне зубы…

— О, я не имел в виду тебя, старик. У меня было ощущение, что речь пойдет об Искусстве с большой буквы, да хранит нас Бог.

— Аминь, — отозвалась девица.

Ее слова оказались пророческими. Инициативу в застольной беседе захватили Эрик Трейл и Мартин Ломекс, и это было совершенно непереносимо. Трейл был очарователен. Его лицо напоминало профиль Аполлона на ранних полотнах Джона Бэрримора. Он рассуждал о системе Станиславского, великолепно владея модуляциями своего хрипловатого музыкального голоса. Джерико вспомнилось изречение Спенсера Трейси: «Искусство актера заключается в заучивании ваших проклятых реплик». Режиссер Ломекс явно склонялся к тому, чтобы преуменьшить значение актера в целом и Трейла в частности.

Невероятно красивая балерина мисс Таня Жаркова наблюдала за сцепившимися мужчинами, изящно приподняв изогнутые дугой брови и слегка улыбаясь алыми губами. Мисс Жаркова явно не придерживалась естественного стиля в макияже. Джерико решил, что она стремится выглядеть интригующей. Интересно, говорит ли она по-английски. Ее сосед по столу, квадратный седовласый мужчина, одетый в летний костюм из розовой льняной ткани, не потрудился уяснить этот вопрос. Лицо его побагровело от многочисленных мартини, выпитых перед обедом. Мисс Жаркова слегка отодвинула стул подальше от него, чтобы избежать случайных прикосновений. В процессе насыщения Джерико догадался, что это и есть Уайли Прентис, отец его недавнего оппонента. Мистер Прентис-младший и его рыжеволосая Джуди сидели напротив, причем младший из Прентисов избегал встречаться взглядом с отцом.

Алекс Бауман, сидящий во главе стола, слева от Джерико, изложил свою позицию предельно ясно:

— Считаю необходимым вполне откровенно признаться, что я не такой уж поклонник искусства, Джерико. Я не люблю театр, не люблю кино, не считая новинок с обнаженной натурой. К балету и музыке я испытываю отвращение, а живописи не понимаю. Так что я предпочел бы вести беседы на какую-нибудь другую тему. — Он улыбнулся своей улыбкой, полной ненависти.

— Кроме секса и спорта ничего и не осталось, — ответил Джерико.

— Я не люблю говорить о сексе…

— Тогда только спорт.

— Знаю, что раньше вы служили в морской пехоте. Вам приходилось убивать человека ножом?

Джерико приветливо улыбнулся.

— Много раз, — ответил он, думая не столько о хозяине дома, сколько о Бобе Уилсоне, который заманил его сюда.

Боб сидел на противоположном конце стола, справа от Лиз Бауман. Он безуспешно пытался заинтересовать ее, но неизменно терпел поражение. Она по-прежнему курила свои бесчисленные сигареты, наливала виски из своей личной бутылки и улыбалась абстрактной улыбкой, не имеющей никакого отношения к произносимым ею словам. В ней соединились красота и безыскусность. Странное сочетание.

— Я хочу спросить вас, Джерико, — сказал Ломекс, — вот вы занимаетесь изобразительным искусством. Не кажется ли вам, что актеры с их фальшивыми эмоциями давно устарели? Разумно ли вообще считать их творцами?

— Мы живем в неразумном мире, — ответил Джерико, — а кроме того, можно ли называть творчеством фильмы о сексе?

— Хотелось бы надеяться, — ответил Ломекс.

Мисс Жаркова наконец обнаружила знание английского:

— Должно быть, проституция стала разновидностью искусства в тот день, когда Колумб совершил свое открытие.

— Зарабатывать деньги любовью, что, собственно и является сутью проституции, вообще довольно старомодная идея, — сообщила рыжая в мини и улыбнулась Алексу Бауману.

Мисс Жаркова, тонкая и гибкая, как пантера, поднялась с места и посмотрела на Джерико глазами, оттененными фиолетовым:

— Не могли бы вы увезти меня куда-нибудь и угостить гамбургером? Я нахожу, что атмосфера здесь просто тошнотворная.

Боб Уилсон вскочил и посылал Джерико умоляющие взгляды. Джерико с сожалением проводил глазами восхитительные ломти жареной говядины, лежащие на серебряном подносе, который как раз вносил дворецкий, и тоже поднялся.

— Не беспокойся, Боб. Как раз перед обедом юный мистер Прентис недвусмысленно дал мне понять, что мы с мисс Жарковой всего лишь играем роль витрины. Завтра, когда появятся покупатели, мы снова будем на месте. А пока что…

Он предложил балерине руку, и они вышли на террасу, залитую светом луны. Сквозь тонкую ткань льняного пиджака он чувствовал, что Жаркова вцепилась в него ногтями.