Дик Фрэнсис - 1987, Горячие деньги

Я еще раз огляделся и внезапно осознал, что, хотя вся комната была заставлена множеством безделушек, нескольких знакомых мне с детства вещиц недоставало.

Пропали золотой дельфин и золотое дерево, увешанное аметистами, и серебряный подсвечник эпохи короля Георга. Я подумал, что, возможно, Малкольм благоразумно сдал их на хранение в банк.

Прихватив паспорт, я поднялся наверх, чтобы взять вещи, которых не хватало в его наспех собранном гардеробе. И из непреодолимого любопытства заглянул в комнату, которая прежде была моей. Я ожидал и здесь увидеть перестройку в стиле Мойры, но на самом деле в этой комнате все было по-прежнему. Кроме того, что не осталось ничего моего.

Комната стала какой-то нежилой, опустошенной. Одинокая кровать не застелена, матрац ничем не прикрыт. Не было ни паутины, ни пыли, ни затхлого запаха запустения, но сразу становилось понятно: сына, который спал на этой кровати, больше нет.

Не в силах унять дрожь, я вышел и закрыл дверь. Интересно, подумал я, чья это была идея - Мойры или Малкольма? И понял, что угадать не смогу.

Мойра отделала все спальни в сливовом и розовом тонах и везде, где только возможно, поставила застекленные двери. Дверь в гардероб Малкольма тоже претерпела подобные изменения, как и дверь в их общую ванную. Я собирал отцовские вещи и все не мог отделаться от ощущения, что вторгаюсь в жизнь совершенно чужих людей.

Я наткнулся на портрет Мойры. Случайно наступил на него, когда искал отцовские пижамы: портрет лежал под комодом в гардеробной. Нагнулся посмотреть, что это я чуть не растоптал, и вытащил квадратную позолоченную рамку. Наверное, это от нее остался яркий квадрат на стене. Перевернул и увидел Мойру с ее отвратительной самодовольной улыбкой.

Я уже забыл, какая она была молодая и хорошенькая. Когда Мойра вышла за Малкольма, ей было тридцать пять, на тридцать лет меньше, чем ему. На портрете она казалась еще моложе. Рыжевато-золотые волосы, бледная гладкая кожа, подбородок с ямочкой, нежная шея. Художник, по-моему, сумел уловить даже холодную расчетливость в ее взгляде и отобразить с обезоруживающей ясностью. Когда я разглядел подпись, перестал удивляться. Малкольм мог не отдать ей бриллианты Куши, но портрет этот писал лучший из лучших.

Я засунул портрет обратно под комод. Уверен, это место для него Малкольм определил не случайно.

В кладовой я отыскал чемодан (кладовая тоже не изменилась), уложил вещи и стал спускаться на первый этаж. И столкнулся носом к носу с маленьким человечком, который весьма решительно сжимал в руках дробовик. Ствол дробовика был направлен на меня.

Я остановился резко, как только мог.

- Руки вверх! - хрипловато скомандовал человечек с ружьем.

Я медленно поставил чемодан на пол и поднял руки, как он велел. Одет он был в темные брюки, испачканные землей, руки у него тоже были в грязи, и я сразу спросил:

- Вы садовник?

- И что, если садовник? Что ты здесь делаешь?

- Собираю вещи для отца… э-э… господина Пемброка. Я его сын.

- Я тебя не знаю. И сейчас вызову полицию. - Садовник был настроен воинственно, но голос его немного дрожал, и дробовик он держал не очень уверенно.

- Хорошо, - согласился я.

Теперь он столкнулся с неожиданным затруднением: как позвонить, не переставая держать меня под прицелом?

Заметив его растерянность, я предложил:

- Я могу подтвердить, что я - сын господина Пемброка. И, если хотите, открою чемодан, и вы убедитесь, что я ничего не украл.

Немного подумав, он кивнул:

- Стойте там, значит.

Я рассудил, что, если чем-нибудь испугаю его, в доме произойдет еще одно убийство. А потому очень медленно и осторожно открыл чемодан и выложил прямо на пол отцовское белье, пижаму и прочее. Затем я также медленно достал из кармана бумажник, нашел кредитную карточку и положил так, чтобы видно было имя владельца. Потом осторожно отступил назад на несколько шагов от этой «выставки», пока не уперся спиной в закрытую на замок парадную дверь.

Подозрительный пожилой садовник прошел вперед и исследовал разложенные вещи, опуская взгляд на какие-то доли секунды, и почти не выпускал меня из виду, не оставляя никакой возможности броситься на него.

- Здесь его паспорт, - обвиняющим тоном заявил он.

- Отец просил привезти его.

- Где он? - спросил садовник. - Куда он делся?

- Я должен встретиться с ним и передать паспорт. Где он сейчас, я не знаю. - Я помолчал, потом продолжил: - Я действительно его сын. Вы, должно быть, здесь недавно. Я не видел вас раньше.