Грегори Макдональд - Сознавайтесь, Флетч!

– Удачи вам в расследований убийства члена Городского совета, – пожелал Флетчер.

– А, с этим уже покончено.

– Правда?

– Конечно, я дам возможность политикам посостязаться в красноречии, чтобы, выдохшись, они приняли предложенное мною решение. Им-то хочется, чтобы это убийство носило политический характер. Сейчас все они требуют, чтобы полиция охраняла каждого из них. Хотят, чтобы даже в прогулках по улице их сопровождал полицейский.

– Кто это сделал?

– Вы спросили: «Кто это сделал?»

– Да.

– Только не смейтесь, ладно. Ее муж. Бедный, затюканный мужичонка, которого держали в стенном шкафу с тех пор, как вывели из церкви.

– Почему вы так решили?

– Я нашел человека, который продал ему пешню для льда. Убежденный республиканец. До мозга костей. Лучшего свидетеля не найти, если судебное разбирательство касается демократов.

У дома 152 по Бикон-стрит, перед тем как выйти из машины, Флетч протянул руку Флинну.

– Судьба свела меня с великим полицейским.

Они обменялись крепким рукопожатием.

– Я учусь, – скромно ответил Флинн. – Понемногу, но учусь.

Во вторник, в половине одиннадцатого утра, зажужжал звонок домофона. Флетч нажал кнопку, открывая замок входной двери. Затем распахнул дверь квартиры и ушел на кухню.

Возвращаясь через прихожую с подносом в руках, он услышал, как, скрипя, поднимается лифт.

Поднос с кофейником, чашечками, сахарницей, кувшинчиком сливок Флетч поставил на столик меж двух диванов.

И пошел встречать гостя, старика лет семидесяти в темном плаще, великоватом для него коричневом костюме, с мешками под глазами.

– Привет, Менти.

Они пожали друг другу руки, старик широко улыбнулся, хотя тревога не покидала его лица.

– Я не знал, что у вас вставные челюсти, – Флетч принял у гостя плащ и повесил в шкаф. – Они нашли ваше тело несколько дней назад на пустыре близ Турина.

Потирая руки, старик направился в гостиную. Граф Клементи Арбогастес да Грасси не привык к холодному климату. Флетч предложил ему сесть на диван, налил кофе.

Граф глотнул горячего напитка, положил ногу на ногу.

– Мой друг, – начал он.

Флетч с чашечкой кофе сидел на другом диване, напротив.

– Сейчас я должен задать вам самый грустный в моей жизни вопрос. Кто украл мои картины? Моя жена? Или дочь?

Флетч отпил кофе.

– Ваша дочь. Энди. Анджела.

Держа чашку с блюдцем в руке, граф уставился в пол.

– Мне очень жаль, Менти.

Флетч допил кофе, поставил блюдце и чашку на поднос.

– Я знал, что кражу устроил кто-то из них, – глухо заговорил Менти. – Потому что картины украли в наш медовый месяц. Я не мог счесть такое случайным совпадением. Картины висели в моем доме не один десяток лет. Там никто не жил, за исключением Рии и Пепа. Мало кто знал о существовании картин. Мы с Сильвией поехали в Австрию, Анджела была здесь, в Бостоне.

– Я знаю.

Менти поставил недопитую чашку на поднос.

– Не знаю, как мне благодарить вас, Флетч, за то, что вы сделали для меня.

– Как вам жилось в заточении?

– Вы же обо всем позаботились. Мне даже понравилось изображать ушедшего на покой американца итальянского происхождения. На Канарских островах любят американцев. У меня появились друзья.

– Разумеется, вы человек общительный.

– А где наши дамы. Сильвия и Анджела?

– Они слиняли этим утром. Записки не оставили. Не оставили ничего.

– Что значит «слиняли»?

– Уехали. Очень быстро.

– Они жили здесь?

– Да.

– Обе?

– Под одной крышей.

– Почему они уехали, «слиняли»?

– Или они уехали вдвоем, или Энди уехала, услышав об аресте Хорэна, а Сильвия бросилась следом. Полагаю, объяснение было бурным. Жаль, что я не присутствовал при этом.

– Они обе в полном здравии?

– Скорбят, конечно, а в остальном полный порядок, – Флетч долил кофе в полупустую чашку графа. У меня пятнадцать картин. Две, как вы знаете, проданы. Третья, «Вино, скрипка, мадемуазель», задержана полицией как вещественное доказательство. Вы, вероятно, никогда не получите ее, не потратив тройную стоимость картины на гонорары адвокатам, таможенные пошлины и тому подобное. И у нас есть лошадь Дега.

Менти рассеянно поворачивал чашку на блюдце.

– Все в автофургоне, внизу, – добавил Флетч. – Мы можем ехать в Нью-Йорк, как только вы согреетесь.

Менти взглянул на него, усталый и печальный.

– Почему она это сделала?

– Из любви. Любви к вам. Едва ли Энди заботила ценность картин. На деньги, во всяком случае, ей плевать.