Сирил Хейр - Смерть бродит по лесу

— Если вам угодно, — сказал суперинтендант. Прокашлявшись, он заговорил так, словно декламировал заранее заученный текст: — Я только что из помещений кухни этого отеля, где я конфискован отруб недавно забитой свиньи, о происхождении которой повар не мог отчитаться. У меня есть причины полагать, что это вы снабдили повара означенной свининой, не имея на то требуемой лицензии, которая давала бы вам такое право. Мой долг предупредить вас, что все вами сказанное будет занесено в протокол и предъявлено как улика.

— Ха! Ха! — размеренно произнес Уэндон.

— Что вы сказали?

— Я сказал: «Ха! Ха!» Можете заносить в протокол и предъявлять как улику, если пожелаете. И можете прибавить: если повар говорит, что свинина от меня, то он чертов лжец.

— Тогда соблаговолите объяснить, что повар делал сегодня вблизи вашей фермы?

— Его там не было.

Тримбл протянул руку сержанту Бруму. С видом фокусника сержант извлек откуда-то газету, внешние листы которой были испачканы кровью.

— Порция означенной свинины, — продолжал Тримбл, — была завернута в газету, которую я сейчас вам показываю. Это номер «Дидфордс эдвертайзер» за позапрошлую неделю, и на первой странице написана карандашом ваша фамилия. Очевидно, ее написал владелец газетного киоска, доставивший вам газету. Не соблаговолите объяснить, как получилось, что мясо было завернуто в эту газету, мистер Уэндон?

Сопротивление Уэндона внезапно испарилось.

— Ладно, — сказал он и медленно осмотрел комнату, с усталым презрением скользнув взглядом по всем присутствующим. — Надеюсь, все получают удовольствие при виде того, как закон преследует порядочного фермера. Пурпур, мошеннически лишивший меня и других многих тысяч фунтов. Миссис Рэнсом, которая ждет не дождется купить фунт-другой мяса из-под полы. Все вы смотритесь сейчас добродетельно. Особенно этот треклятый ханжа-молокосос... Полагаю, это вы шпионили сегодня за моей фермой с биноклем? Вас за это следует благодарить, да?

— Вы готовы сделать заявление, мистер Уэндон?

Сержант Брум уже держал наготове блокнот, над которым занес карандаш.

— Почему бы и нет? Что хотите от меня услышать?

Опираясь на стойку, Уэндон начал давать показания сержанту. Потом Петтигрю, в первый и последний раз, явно вмешался в ход событий. Прихватив с собой Годфри, он отошел к двери и сказал вполголоса несколько фраз Макуильяму.

— Благодарю вас, сэр, — отозвался Макуильям. — Как раз то, что мне было нужно. Мистер Тримбл, не одолжите мне на минутку вещественное доказательство?

Он некоторое время изучал окровавленные газетные листы, потом удовлетворенно кивнул. Дождавшись, когда Уэндон закончит, а сержант Брум уберет блокнот, он подошел вдруг к фермеру и сказал тихонько, почти небрежно:

— Есть еще кое-что, о чем мне хотелось бы вас спросить, мистер Уэндон. Это та самая газета, это ее вы читали у себя в машине возле «Альп» в тот день, когда привезли миссис Порфир? В день, когда она была убита.

Уэндон молчал. Какой-то странный, сдавленный звук вырвался у него из глотки.

— В ней есть заметка, где говорится, что мистер Пурпур подарил местному музею карикатуру на Генри Спайсера. Вы ее прочли?

И снова ответа не последовало, но Уэндон словно бы съежился, будто одежда стала вдруг слишком для него велика.

— Вы, конечно, знали, что портрет находился в собственности миссис Порфир, так как видели его у нее дома. Она сказала, что вся обстановка принадлежит ее мужу. Заметка в газете подсказала вам, что миссис Порфир жена мистера Пурпура. Вот почему вы решили ее убить.

Повисла долгая и ужасная пауза, нарушаемая только шумом затрудненного дыхания Уэндона.

— Вы убили ее, Уэндон, какой бы доброй и невинной она ни была, просто потому, что ее муж должен был вам деньги. Ваши попытки получить что-либо от него обернулись неудачей, потому что все свое имущество он перевел на жену. Вы сочли, что после ее смерти оно к нему вернется и тогда вы и другие кредиторы сможете до него добраться. Много вы бы не получили, потому что вы только один из сотен, у кого есть права на суммы из наследства. А вот если бы вы оставили ее в живых, миссис Порфир выплатила бы вам все причитающееся до последнего пенни, потому что вас пожалела. Вы потеряли восемь тысяч фунтов, Уэндон, только потому, что были алчны и черствы, а ведь деньги сами шли вам в руки.

И тут Горацио Уэндон заговорил.

— Неправда! — выдохнул он. — Скажите мне, что это неправда! Восемь тысяч триста четырнадцать фунтов! Она собиралась отдать их мне? О Боже! Что я наделал!