Найо Марш - Убийство под аккомпанемент

Но когда Аллейн уже взялся за ручку входной дверь, Фокс издал неопределенное мычание и, обернувшись, старший инспектор увидел на лестнице Фелиситэ де Суз. Одета она была в утренний туалет и в тусклом свете выглядела бледной и измученной. С мгновение они смотрели друг на друга через стекло, а после она робко шевельнула рукой, и, чертыхнувшись себе под нос, Аллейн вернулся в холл.

— Вы хотели поговорить со мной? — спросил он. — Вы встали очень рано.

— Не могла заснуть.

— Мне очень жаль, — отозвался он церемонно.

— Думаю, я хочу с вами поговорить.

Аллейн кивнул Фоксу, который тоже вернулся.

— Наедине, — сказала Фелиситэ.

— Инспектор Фокс работает со мной по этому делу.

Она недовольно глянула на Фокса.

— И тем не менее, — сказала она, но, когда Аллейн не ответил, добавила: — А, пусть!

Она стояла на третьей ступеньке от подножия лестницы, держалась пряменько, сознавая, как хорошо смотрится.

— Лайл мне рассказала про вас и письмо. То есть как вы его у нее отобрали. Думаю, у вас сложилось очень скверное обо мне представление, я ведь послала Лайл делать за меня грязную работу, верно?

— Такой вопрос не возникал.

— Я была совсем boulversee. [37] Разбита (фр.). Знаю, ужасно было с моей стороны позволить ей поехать, но, думаю, по-своему она получила большое удовольствие.

Аллейн заметил, что верхняя губа у нее полнее нижней и что когда она улыбается, она выгибается красиво.

— На долю милой Лайл, — продолжала она, — выпадает мало развлечений, и она всегда так безумно интересуется мелкими треволнениями других. — Понаблюдав за Аллейном уголком глаза, она добавила: — Мы все так к ней привязаны.

— О чем вы хотели меня спросить, мисс де Суз?

— Можно мне получить назад письмо? Пожалуйста!

— Со временем, разумеется.

— Не сейчас?

— Боюсь, сейчас нет.

— Такая скука, — сказала Фелиситэ. — Наверное, мне лучше выложить все начистоту.

— Если это относится к расследованию, — согласился Аллейн. — Меня интересует только смерть мистера Карлоса Риверы.

Она откинулась на перила и вытянула вдоль них руки, приняв самую живописную позу.

— Я бы предложила пойти куда-нибудь, где можно сесть, — сказала она, — но, похоже, это единственное место, где не притаился какой-нибудь сержант.

— Тогда поговорим здесь.

— Вы не облегчаете мне разговор, — пожаловалась Фелиситэ.

— Прошу прощения. Я буду рад услышать, что вы желали бы сказать, но, по правде говоря, впереди у нас тяжелый день.

Так они и стояли, друг другу не нравясь. Аллейн думал: «Она окажется одной из скользких. Возможно, ей нечего сказать. Я вижу признаки, но не могу быть уверен». А Фелиситэ думала: «А ведь я, в сущности, его вчера не заметила. Если бы он знал, каков Карлос, он бы меня презирал. Он выше Неда. Хотелось бы, чтобы он был на моей стороне, чтобы думал, какая я храбрая, юная и привлекательная. Моложе Лайл, например, и в меня влюблены двое мужчин. Интересно, какие женщины ему нравятся? Наверное, мне страшно».

Она соскользнула со ступеньки, так чтобы на нее сесть, и обняла колени руками: юная, похожая на мальчика, с толикой gamine. [38] Здесь: озорство (фр.).

— Все дело в этом несчастном письме. Ну, по правде говоря, совсем не несчастном, потому что оно от парня, который мне очень нравится. Вы, конечно, его читали.

— Боюсь, что так.

— Мой дорогой, я совсем не против. Только, как вы поняли, оно сверхсекретное, и я буду чувствовать себя чуточку скверно, если все вдруг выйдет наружу. Особенно если учесть, что оно решительно никак не связано с вашим маленьким дельцем. Оно просто не может иметь к нему ни малейшего отношения.

— Прекрасно.

— Но наверное, мне надо это доказать, верно?

— Было бы замечательно, если бы вы могли.

— Ну тогда слушайте, — сказала Фелиситэ.

Аллейн устало слушал, с трудом следя за ее словами, вытесняя мысли о том, как бежит время, о своей жене, которая скоро проснется и оглянется, на месте ли он. Фелиситэ рассказала, как переписывалась с НФД из «Гармонии», и как его советы были чудесно, дивно всепонимающими, и что она испытала тягу с ним познакомиться, но хотя в его ответах проскальзывало все больше флирта, он настаивал, что его личность должна остаться в тайне.

— Прямо как Купидон и Психея, только определенно награды меньше, — пояснила она.

А потом пришло письмо, и Эдвард Мэнкс появился с белым цветком в петлице, и внезапно — а ведь она так долго даже не задумывалась о старом Неде — она почувствовала астрономический подъем. Ведь, в конце-то концов, как стимулирует, правда-правда стимулирует, понимание, что все это время Нед был НФД и писал такие чудесные вещи и влюбился по уши? Тут Фелиситэ помедлила и добавила довольно торопливо и с надменным видом: