Найо Марш - Убийство под аккомпанемент

— Они будут крайне тактичны, — откликнулся Аллейн. — Присядем.

Скелтон ответил, что так насиделся, что у него заднее место онемело.

— Давайте уже к делу, Бога ради. С меня хватит. Что у вас?

Аллейн достал блокнот.

— Мне нужна дополнительная информация. И думаю, вы можете ее предоставить. Но конечно, давайте сразу к делу.

— Почему я? Я знаю не больше других.

— Вот как? — неопределенно переспросил Аллейн. Он поднял глаза. — Как по-вашему, каков из лорда Пастерна барабанщик?

— Отвратительный. Ну и что?

— Остальные были того же мнения?

— Они знали. Разумеется. Это дешевая шумиха. Потрафить снобам. — Сунув руки в карманы, он начал расхаживать взад-вперед, погоняемый, по всей видимости, обидой. Аллейн ждал.

— Когда случается нечто, — громко объявил Скелтон, — вот тогда видно, насколько прогнило все общество. Я не стыжусь моей работы. И с чего мне, черт побери, стыдиться? Она мне интересна. Она не проста. Она требует труда, усердия, и если кто-то вам скажет, что шедевры в нашем жанре пустяк, несет околесицу. В нем что-то есть. Он лихой и умный, и надо крепко мозгами раскинуть прежде, чем хорошо сыграешь.

— В музыке я не разбираюсь, — дружелюбно признался Аллейн, — но могу себе представить, что с технической точки зрения ваша бывает почти чисто интеллектуальной. Или я глупости говорю?

Скелтон уставился на него свирепо.

— Вы недалеки от истины. Многое из того, что мы играем, конечно, пошлятина. Им, — он дернул головой в сторону пустого ресторана, — такое нравится. Но есть и другое, вот-вот, совсем другое. Будь у меня возможность выбирать, я играл бы в группе, которая делает что-то действительно стоящее. В стране, которой управляли бы по-честному, я мог бы выбирать. Я мог бы сказать: «Вот на что я способен, и это лучшее, на что я способен», — и меня направили бы по нужным каналам. Я коммунист, — объявил он громко.

Аллейну внезапно и живо вспомнился лорд Пастерн, но он промолчал, и после паузы Скелтон продолжил:

— Я сознаю, что работаю на самую гнилую часть сбрендившего социума, но что поделаешь? Это моя работа, приходится принимать ее как есть. Но случившееся сегодня? Уйти со сцены и дать придурковатому старому лорду выставлять себя на посмешище за моим инструментом да еще позволить уйму заезженных эффектов подпустить… Что, похоже, что мне нравится? Где мое самоуважение?

— А как так вышло? — спросил Аллейн.

— Морри устроил, потому что… — Осекшись, он накинулся на Аллейна. — Эй! — взревел он. — Чего ради все это? Что вам надо?

— Как и лорду Пастерну, — беспечно ответил Аллейн, — мне нужна правда. Вы сказали, все устроил Морено… Из-за чего?

— Я же вам говорил — чтобы потрафить снобам.

— И остальные согласились?

— У них нет принципов. О да. Они-то руками-ногами уцепились.

— Ривера, скажем, против этой мысли не протестовал?

Скелтон ярко покраснел.

— Нет, — буркнул он.

Аллейн заметил, как его карманы оттопырились из-за сжатых в них кулаков.

— Почему?

— Ривера ухлестывал за девчонкой. Приемной дочкой Пастерна. Он всячески хотел выставить себя героем перед стариком.

— И вы из-за этого очень рассердились, так?

— Кто говорит, что я рассердился?

— Морено так сказал.

— Ха! Еще один продукт нашей так называемой цивилизации. Только посмотрите на него.

Аллейн спросил, известно ли ему, что Морри употребляет наркотики. Скелтон, похоже, разрываясь между желанием фанатика выложить все начистоту и смутной настороженностью, заявил, что Морри дитя своего времени и обстоятельств. Он побочный продукт, сказал Скелтон, циничного и лишенного идеалов общества. Фразы падали с его губ с размеренностью скандируемых лозунгов, а Аллейн слушал и наблюдал, чувствуя, как в нем пробуждается любопытство.

— Мы все знали, — говорил Скелтон, — что он глотает какие-то таблетки, чтобы не скопытиться. Даже он знал, я про старого Пастерна. Он как-то пронюхал и, надо думать, выведал, откуда они берутся. Сразу было видно. Морри чертовски переменился. По-своему он был неплохим малым. Немного шутник. Всегда нас разыгрывал. Он и с даго из-за этого поссорился.

— Вы про Риверу?

— Ну да. Морри раньше обожал розыгрыши. Запихивал пищалку в саксофон или прятал колокольчик в рояль. Ребячество. Он как-то добрался до аккордеона Риверы и натолкал клочков бумаги между клавишами, чтобы их заклинило. Только на время репетиции, разумеется. Ривера вышел во всем великолепии, напомаженный, набриолиненный, растянул аккордеон. И… ничего, ни звука. Морри расплылся в улыбке, так что чуть щеки не треснули, а «Мальчики» хмыкали. Трудно было не расхохотаться. Ривера чуть зал не разнес, вышел из себя и вопил, мол, сейчас же уходит. Морри пришлось адски потрудиться, его успокаивая. Та еще была проделка.