Джозефина Тэй - Дочь времени

Однако первым его посетителем в тот день оказался сержант Вильямс, большой, розовый, чисто выбритый. И на некоторое время Грант забыл о битвах древних времен и погрузился в мир ныне живущих личностей, готовых в любую минуту сотворить какую-нибудь пакость. Вильямс плотно уселся на жесткий стульчик для гостей, широко расставив колени и щуря от солнца свои серо-голубые глазки, как довольный кот. Приятно было поговорить о делах профессиональных, перебрасываясь отрывистыми фразами, понятными только людям, занятым общим делом. Приятно было узнать, что новенького там, на свободе, кто дал маху, а кто пошел в гору.

— Шеф велел передать привет, — сказал Вильямс, собираясь уходить. — И если что-нибудь нужно, просил ему сообщить.

Солнце уже не слепило Вильямсу глаза, и он заметил вдруг портрет, прислоненный к стопке книг. «Что это за тип?» Грант стал было объяснять, как вдруг сообразил, что перед ним свой брат полицейский. То есть человек, привыкший, как и он сам, угадывать по лицам.

— Портрет мужчины неизвестного художника XV века, — сказал он. — Что скажешь?

— Ничего не смыслю в портретах.

— Я говорю не о портрете. Каково твое мнение о человеке?

— A-а, понимаю, — Вильямс нагнулся поближе и изобразил на лице крайнюю степень сосредоточенности, сдвинув белесые брови. — Что значит: каково мое мнение?

— Ну, скажем, куда бы ты его определил — на скамью подсудимых или в судьи?

Вильямс подумал немного и выпалил:

— В судьи!

— Уверен?

— Вне всякого сомнения. А что? Вы разве — нет?

— Я тоже. Но мы оба ошиблись. Его место на скамье подсудимых.

— Не может этого быть, — проговорил Вильямс, снова вглядываясь в фотографию. — А вы знаете, кто он такой?

— Да. Это Ричард Третий.

Вильямс присвистнул.

— Вот оно что! Так, так. Маленькие пленники Тауэра и все такое. Злой дядюшка собственной персоной. Могу себе представить теперь, когда вы его назвали. Но с первого взгляда ни-ни, никогда не догадаешься. В том смысле, что он прохвост. Вылитый наш судья, старик Хэлсбери, а уж он-то если в чем и виноват, то лишь в том, что слишком мягок с этими ребятами за решеткой. Он, бывало, в обвинительном заключении весь вывернется ради них.

— Ты знаешь, как были убиты принцы?

— Ничего мне не известно о Ричарде Третьем. Знаю только, что мать два года не могла им разродиться.

— Что?! Где ты слыхал эту басню?

— Ну, наверное, на уроке истории.

— Должно быть, ты ходил в какую-то особенную школу. Ни в одном из моих учебников ни слова не сказано о том, кто, как и кого рожал. Вот почему чтение Шекспира и Библии всегда так освежает. Что-нибудь да и узнаешь новенькое из области полового воспитания. Ты когда-нибудь слыхал о человеке по имени Тиррел?

— Слыхал. Это тот бандюга, который служил океанских на линиях «Пи-энд-О». Утонул на «Египте».

— Да нет. Я тебе говорю об историческом персонаже.

— Из истории не помню ничего, кроме 1066 [4] Год нормандского завоевания Англии. и 1603 года.

— А что произошло в 1603-м? — спросил Грант, не переставая думать о Тирреле.

— Нам навсегда привязали к хвосту эту Шотландию.

— Было бы лучше, чем если бы она каждые пять минут хватала нас за горло? Тиррел, говорят, был тот самый, кто убрал мальчишек.

— Племянников? Нет, это имя мне ничего не говорит. Ну, я пошел. Чем я могу быть вам полезен?

— Ты идешь на Чаринг-Кросс-роуд?

— Да, в «Феникс».

— Сделай мне одолжение.

— Слушаю вас.

— Зайди в одну из книжных лавок и купи «Историю Англии». Для взрослых. И «Жизнь короля Ричарда III», если тебе попадется.

— Сделаю, будьте спокойны.

Выходя из палаты, Вильямс столкнулся с Амазонкой и был поражен, увидев нечто такое же, как и он сам, только в платье сестры милосердия. Он сконфуженно поздоровался, вопросительно взглянул на Гранта и исчез за дверью.

Амазонка сообщила Гранту, что она собралась делать влажное обертывание в четвертой палате, но не могла не заглянуть к нему, чтобы выяснить, убедился он или нет.

— В чем убедился?

— В благородстве Ричарда Львиное Сердце.

— Я не дошел еще до Ричарда Первого. Но прошу вас, расскажите, что вы знаете о Ричарде Третьем, пусть в четвертой палате немного обождут.

— Ах, эти бедные птички! — воскликнула она, и ее большие коровьи глаза приняли страдальческое выражение.

— Какие птички?

— Да эти малютки. Помню, как по ночам меня мучали кошмары. Я все боялась, что кто-то войдет и положит мне во сне на лицо подушку.

— Именно так и было совершено убийство?