Джозефина Тэй - Дочь времени

«Может быть, — подумал Грант, — тогда и зародилась необычная преданность Ричарда старшему брату?» Эту преданность, которой он не изменял всю свою жизнь, учебники истории не только не отрицали, но, наоборот, подчеркивали, дабы придать весомость своим конечным выводам: «До самой смерти брата Ричард во всех жизненных перипетиях оставался его верным и преданным наперсником, но соблазн овладеть короной оказался выше его». Книга для чтения по истории выразилась попроще: «Он был всегда хорошим братом Эдуарду, но как только понял, что может занять трон, жадность ожесточила его сердце».

Грант скосил глаза на портрет и подумал, что это уже слишком. Что-что, но только не жадность ожесточила Ричарда до такой степени, что он пошел на убийство. Скорее всего, книга имела в виду не жадность, а жажду… Жажду власти? Что ж, вполне вероятно. Но ведь Ричард и так обладал всей полнотой власти, какая только может присниться простому смертному. Он был братом короля, богатым человеком. Неужели одна ступенька вверх стоит того, чтобы из-за нее решиться на убийство малых детей своего брата?

Все это было в высшей степени непонятно. Грант так и сяк прикидывал в уме все детали этого дела, как вдруг в палате появилась миссис Тинкер с чистой пижамой для него и своим ежедневным обзором газетных заголовков.

Если на первой странице не было никаких сенсаций, миссис Тинкер дальше третьего заголовка не шла. Но если в газете фигурировало убийство, то она прочитывала ее с большим интересом, да еще по дороге домой покупала вечернюю газету.

Сегодня она с увлечением комментировала недавний случай в Йоркшире с отравлением мышьяком и последующей эксгумацией трупа, как вдруг внимание ее привлекла нетронутая вчерашняя газета, лежащая у изголовья Гранта рядом со стопкой книг.

— Вам нездоровится, мистер Грант? — спросила она с тревогой.

— Напротив, я чувствую себя превосходно. С чего вы это взяли?

— Вы даже не развернули свою газету. Вот так же все начиналось у моей сестры. Ее перестало интересовать, что пишут в газетах.

— Не волнуйтесь, Тинк, я иду на поправку. Даже настроение улучшилось. Я забыл о газете потому, что читаю всякие книжки по истории. Когда-нибудь слышали про юных принцев — пленников Тауэра?

— Кто ж о них не слышал!

— А помните, чем это все кончилось?

— Конечно помню. Он задушил их подушкой.

— Кто он?

— Их душегуб-дядюшка. Ричард Третий. Но с вашим здоровьем не следовало бы думать о таких вещах. Почитайте лучше о чем-нибудь приятном, веселом.

— Вы очень спешите домой, Тинк? Не могли бы вы сделать мне одолжение и зайти на Сент-Мартинз-лейн? [10] Улица в Лондоне, известная своими театрами.

— Ну разумеется. Куда мне спешить? Наверное, хотите, чтобы я передала что-то мисс Холлард? Но она же будет в театре не раньше шести?

— А вы оставьте ей записку. Она получит ее, как только придет.

Грант взял блокнот и написал: «Ради всего святого, достаньте для меня „Историю Ричарда III“ Томаса Мора». Он вырвал страницу, сложил ее и надписал сверху: «Марте Холлард».

— Отдайте это старику Сэкстону, который дежурит у артистического подъезда.

— Хорошо, передам, если смогу пробиться через очередь в кассу. — Она аккуратно спрятала записку в свой якобы кожаный ридикюль с облезлыми уголками, без которого, как и без ее шляпы, представить миссис Тинкер было бы немыслимо.

Ежегодно Грант преподносил ей очередную сумку как рождественский подарок, причем каждая представляла собой произведение искусства, образец английского кожевенного ремесла. Даже Марта Холлард не отказалась бы щегольнуть такой вещицей на своих обедах «У Блага». Однако после рождества эти сумки куда-то исчезали, но, поскольку миссис Тинкер считала, что ходить в ломбард еще более позорно, чем попасть в тюрьму, то Грант не допускал и тени подозрения, что она предпочитает деньги всяким другим подаркам. Прячет, наверное, где-нибудь в дальнем ящике комода, заботливо завернутыми в ту же тонкую оберточную бумагу. Возможно, время от времени достает их, чтобы похвастаться перед кем-нибудь или просто полюбоваться самой, а может быть, просто мысль о том, что они лежат в целости и сохранности, придает ей уверенность в будущем, как других тешит мысль о деньгах, отложенных «на похороны». В следующий раз на рождество Грант непременно откроет ее старенькую, потрепанную сумку, вмещающую столько разного добра, и положит некую сумму в отделение для денег. Она, конечно, разбазарит их на всякую мелочь, так что в конечном счете сама будет недоумевать, куда они могли подеваться. Но кто знает, может быть, бисер маленьких радостей, рассыпанных по серым будням нашей жизни, приносит куда больше удовлетворения, чем обладание несметной коллекцией сокровищ, скрытой от чужого взгляда.