К чему это он? Я удивленно смотрю на него.
— Есть версия, что смерть Жака и исчезновение моей дочери — связаны! — встревожено говорит он. — Кто–то нацелился на состояние Брионов.
Моё сердце начинает бешено колотиться.
— Кто это может быть? — задаю я вопрос.
Марсель пожимает плечами.
— Не надо об этом, — твёрдо говорю я, — если так, то ваша дочь мертва! Кто знает! Может, на ней женился Леруа! Или художник при помощи Ванель! Они способны на хладнокровное убийство!
Брион берёт мена за руку. В его глазах спокойствие.
— Стефани жива! — уверенно говорит он. — Я это чувствую.
Я киваю. Бедный отец.
Мне надо идти. Брион в очередной раз предлагает мне содержание. Я отказываюсь. После смерти Жака богатство мне ни к чему. Ни балы, ни наряды меня не порадуют.
Выходя из дому, я сталкиваюсь с Роне. Как я о нём не подумала. Он хотел жениться на Стефани ради денег… Роне тоже под подозрением!
Я, Клод Роне, у входа в дом к Бриону столкнулся с Мариэль. Похоже, она подружилась с братцем покойного дружка.
Хм… она довольно приятная дамочка. Несколько мелких морщинок уже появились на её лице, но какая элегантность. Даже в этой ситуации.
— Как результаты поиска? — интересуюсь я у Бриона.
Из вежливости, конечно, сам знаю, что результаты на нуле.
— Меня беспокоит призрак, — вдруг говорит старик.
Призрак? Неужели у бедняги от горя начались видения?
Он видит моё недоумение и спешит объяснить.
— У меня есть внебрачный сын, — говорит он. — Ещё до женитьбы… до рождения Стефани…
Ему тяжело об этом говорить.
— Вы мой друг, я хочу доверить вам эту тайну, — произносит Брион. — Я думал рассказать Мариэль… но нельзя рассказывать женщинам о своих грехах…
М-да, старый забытый этикет. Сейчас женщины сами расспрашивают о ваших прегрешениях. Причём с нескрываемым любопытством, дабы рассказать подружкам. Ладно, Мариэль особа утончённая. Просто удивительно. Хотя… именно такие и ввязываются в авантюры. Тут нужен ум, а ум часто сочетается с утончённостью. Да, она не станет слушать рассказики о былых грешках.
— Вы хотите его признать? — спрашиваю я. — Так в чём же дело?!
— Всё не так просто, — говорит Брион. — Я не знаю, где он… Понимаете, мне кажется, это он убил моего брата!
Я смотрю на Бриона. Весьма любопытная версия.
— Вы говорили об этом Робеспьеру? — спрашиваю я.
— Нет, — отвечает Брион. — Не знаю, следует ли об этом говорить… Лучше не стоит…
— Почему? — удивляюсь я.
— Если его найдут, то повесят за убийство моего брата, а вдруг он невиновен, — рассуждает Брион. — Думаю, Стефани он не тронет. Если бы ему надо было её убить, он бы давно убил… Если ему и нужна смерть, то только моя. Поделом, я её заслужил. Я виновен перед ним.
— Гоните эти мысли! — советую я.
Хотя в этих словах что–то есть.
Я, Антуан Барнав, доволен результатом.
Протест против петиции — отличный предлог для ухода и открытия своего клуба.
С нами покинуло Клуб 303 человека! Мы обосновались в монастыре фельянов.
Место выбрано не случайно. Любой изучавший историю Франции поймёт аллегорию: в XVII веке монахи–фельяны стали единственным монашеским орденом, сохранившим верность слабовольному королю Генриху III, тогда как другие (якобинцы) стали подстрекателями, соучастниками цареубийцы Жака Клемана.
Мы теперь «Общество друзей Конституции, заседающее у фельянов» или просто фельяны!
Я и Дюпор пришли к Ламету, дабы составить послание нашим «друзьям» якобинцам. В этом письме мы излагаем причины нашего ухода. Это очень важный документ, его текст прочтёт вся Франция!
— «Декларация, адресованная якобинцам, оставшимся в старом Клубе»! — произношу я название.
Мои коллеги кивают.
Я начинаю читать черновые наброски:
— Основная причина образования Клуба фельянов — это неподчинение части членов Якобинского общества законной власти, допуск на заседания посторонних лиц, высказывавших самые крайние суждения, не способствовавшие миру, единению и подчинению закону, — я имею в виду Дантона, Бриссо, Демулена и прочих взбесившихся оборванцев. — Поэтому якобинцы не могут больше именовать себя друзьями Конституции».
— Неплохо, — кивает Ламет, — но нужен конкретный пример их непослушания закону!
Он прав.
— Пример рядом, — отвечаю я. — Позиция, которую Робеспьер и его друзья заняли в деле о личности короля. Они поддержали петицию, когда был провозглашён декрет о неприкосновенности королевской особы.
Читать дальше