Сергей Лушников - Исчезнувший

– Завтра игра. Наша сборная с Кореей играет. Как думаешь, Анатольевич, выиграем?

– Первая игра всегда волнительна, Степан Алексеевич. Я думаю, наши футболисты сумеют перебороть своё волнение и покажут хороший футбол. Главное атаковать и реализовывать свои моменты. Вот тогда победа никуда от нас не денется, Степан Алексеевич.

– Выиграем точно? – Казалось, мои слова ему пришлись по душе.

Сыпко слыл рьяным болельщиком футбола, не пропуская ни одного матча с участием нашего городского клуба играющего в первой лиге СССР.

– Один ноль в нашу пользу?

– Три ноль, Алексеевич, – и я четко ему показал три пальца на руке, приведя его в радужное настроение. Я заметил, как из его ухоженных усов зародилась скупая улыбка.

Обнадежив, таким образом, Степана Алексеевича я направился к трамвайной остановке, заприметив двухвагонный трамвай «семерка» выскочивший из-за угла поворота улицы. Но не тут – то было. Напрасно я надеялся попасть на трамвай. Кто-то настойчиво меня звал. Я обернулся на голос. Ко мне спешила Варвара Семеновка Шпак, мамина подруга, живущая в доме напротив. Я знал ее с детства, как и ее семью. Они часто ходили к нам в гости, когда жив был еще мой отец. В последнее время ее визиты были не так часты, и на то были свои причины.

– Максим, здравствуй. Ты извини меня, что окликнула тебя. Тебе ведь на работу, – приложила руку к сердцу, Шпак, дыша тяжело и с придыханием.

– Что-то случилось? – спросил я, заметив тень обеспокоенности на лице женщины. Ведь не просто же она звала меня.

Хотя вопрос мог и не задавать. По своей натуре я был человеком наблюдательным. Издержки профессии обязывали, в первую очередь. Красные, уставшие глаза, темные круги под ними и тревога на лице, ясно дали мне понять, что Варвара Семеновна провела не самую лучшую ночь в своей жизни.

– Да, Гришка мой. Совсем от рук отбился. Как Иван уехал в Ташкент, так сил моих нет с ним. Шатается непонятно где целыми днями. Друзей новых завел. Вчера пришел поздно ночью. Я встала. К нему, а от него разит спиртным. Закрылся в комнате и меня не пускает. Я по карманам. А в пиджаке – деньги. Пятьдесят рублей. Представляешь? Откуда такие деньги? Спит теперь подлец, – стала сокрушаться Шпак.

Ее сын – Гришка Шпак был десятиклассником. Вернее перешел в десятый, выпускной класс. Шустрый парень. И таким, настолько я помню, он был еще с самого детства. Заводила дворовой компании. Вокруг него всегда кружились парни нашего двора, да и соседские то же не чурались водиться с ним. Но до сих пор проблем с ним не было. Отец уехал восстанавливать разрушенный землетрясением хлебный город, а парень как оказалось, совсем пошел по наклонной. Варвара Семеновна женщина спокойная, тихая и для нее, конечно же, произошедшее стало настоящим потрясением.

– Ты бы зашел к нам после работы. Поговори с ним. Сам знаешь до беды одной рукой подать, – тоном встревоженной женщины попросила Шпак.

– Хорошо, Варвара Семеновна. Проблему вашу я понял. Зайду, – твердо пообещал я.

– Когда? – В глазах женщины поселилась надежда.

– Сегодня и зайду. Только после шести постарайтесь не выпускайте его из дома.

– Спасибо, Максим. На тебя у меня только и надежда.

– Не беспокойтесь, все будет в порядке, – заверил я женщину, поймав себя на том, что уже с утра я дал обещания двоим: Сыпко в успехе сборной и Шпак – в попытке образумить распоясавшегося сына.

Попрощавшись, я пропустил, конечно же, свой трамвай. Но к приходу следующего за ним, который к моему несчастью пришел чуть позже, чем следовало, я поймал себя на мысли, что на службу я прибуду с опозданием. А учитывая, что в управлении на данный момент, из-за сложившихся обстоятельств, именно я старший в отделе, то какой пример я показываю своим подчиненным, с таким отношением к делу. Всю дорогу до управления меня преследовали не самые лучшие мысли, и потому как только остановился трамвай, я пулей прямо вылетел с него, понимая, что все равно опаздываю.

У входа в управление на обычном месте стоял «глазастый» ГАЗ-21,у которого копошился Захарыч. Он же – Филиппов Федор Захарович. Но все почему-то звали его именно так – Захарыч. Только он один, из всех водителей, с присущей ему щепетильностью и даже можно сказать маниакальной заботой относился к автомобилям. Порой мне казалось, что он даже разговаривает с ними, с этими железными конями на своем особом языке. Заприметив меня, он лишь вскинул брови вверх, и я не понял его жест-то ли это упрек, то ли понимание, то ли что-то другое, понятное лишь ему одному. Кивнув ему в ответ я, перепрыгивая через две ступеньки, почти вбежал в здание городской милиции.