Сергей Лушников - Исчезнувший

Весна.1945 год. Восточная Германия.

– Давай-давай, скорее, – кричал Аристархов Якубе, который бежал позади него, выпустив очередь из добытого им трофейного «шмайссера».

Но парень не отставал, при этом посылая еще и свою порцию свинца по засевшим фашистам.

– Прицельно бьют, гады, – сквозь зубы процедил Якуба, когда они оба укрылись за широкой гранитной колонной, ставшей им временной защитой от вражеских пуль. Аристархов тяжело дышал, прикрыв лицо ладонью.

Молодой Павел Якуба то и дело норовил выглянуть из временного укрытия и посмотреть вперед – туда, откуда не прекращался перекрестный огонь.

– Куда ты высовываешься, рыжая твоя башка, – Аристархов схватил парня за гимнастерку, притянул к себе и заставил того присесть возле себя. Прямо здесь – на бетонный пол.

Уже вторые сутки они вели непрекращающиеся уличные бои в этом когда-то красивом и цветущем городе; чего только стоил один лишь парк, успел подметить Аристархов, поделившись своими наблюдениями с Павлом. До войны он работал архитектором и поэтому всегда обращал на это внимание. «Такую красотищу разрушили», – еще вчера сокрушался Иван Спиридонович во время короткого затишья между боями. Фашисты отчаянно сопротивлялись до последнего патрона, лишь немногие сдавались в плен, в основном это были юнцы из Гитлерюгенда, над которыми идеи нацистского вождя, уступили все же здравому смыслу название которому, было слово «жизнь». Якуба за юнцов был не намного старше, всего лишь на каких-то четыре или пять лет.

Они отбивали каждый дом, каждую улочку, приближая победу – долгожданную и такую близкую. Последние дни тянулись так долго, и поэтому каждый убитый однополчанин острой болью отзывался в сердце. Сибиряк Аристархов прикипел всей душой к этому отчаянному, веселому на удачу, настоящему баловню судьбы – украинцу Якубе, которого с потерей своего сына, погибшего под Кенигсбергом, он считал, как родного, оберегая от шальной пули.

Совсем рядом, в нескольких метрах от них, прогремел взрыв, заставив обоих еще сильней прижаться к холодной поверхности оберегавшей их колонны. Клуб пыли и дыма обдал их своим горячим, смертельным жаром. Земля под ногами задрожала.

– Пора уходить отсюда, – сказал Аристархов, струшивая мозолистыми пальцами посыпавшийся мусор со своей каски.

– Куда дальше? – спросил Якуба у своего старшего товарища.

– Видишь там дом, в метрах тридцати отсюда? Там никого нет. Я наблюдал за ним. Туда нужно передвигаться, – Аристархов уже наметил путь. Якуба лишь молчаливо кивнул в знак одобрения, уже готовый к действию, держа палец на спусковом крючке своего автомата.

– Бежим, быстро, не останавливаясь. И пригибайся, Паша, пригибайся. Ясно? Тогда вперед.

Оба, синхронно вскочили и, пользуясь завесой разлагающегося дыма, метнулись в направлении полуразрушенного дома, на который указал Аристархов. Вокруг был настоящий хаос: развалины, груды камней, брошенные вещи; детская коляска непонятно как оказавшаяся среди всего этого казалась чьей-то нелепой шуткой. Посредине улицы закончил свой путь тяжелый немецкий танк, словно поверженный исполин. Оборванная гусеница танка, завалившееся дуло, обгоревший корпус башни, извергавший и несущий когда-то смерть, выглядел смиренно и покорно. В нескольких метрах от танка лежал убитый фашист. С края его рта по щеке пролегла тонкой линией засохшая кровь. Павел успел подметить, что открытые и уже безжизненные глаза мертвого немца смотрели вверх, на безоблачное апрельское небо. Наверное, это последнее что он увидел перед своей смертью.

Наконец и ступени дома, на которых лежала кем-то сбитая вывеска с надписью: «Apotheke». Входные крепкие двери едва держались на одних завесах. Первым в здание вбежал Якуба, за ним Аристархов, пустив еще одну очередь по дому напротив, где засели фашисты. Внутри здания было так же, как и снаружи на улице. Разворошенная витрина, обсыпавшаяся штукатурка, покореженная мебель, поваленные стеллажи, вокруг которых пластом лежали груды разбитого стекла. На стенах вмятины от пуль и осколков, образовывая некую нелепую мозаику смерти. Над всем этим висела чудом как уцелевшая хрустальная люстра, словно атрибут света, жизни и мира. Под ногами, повсюду были рассыпаны медикаменты.

– Аптека, что ли? – спросил Якуба, разглядывая все по сторонам.

– Я еще там, на входе заметил вывеску, что это аптека, – сказал наблюдательный Аристархов, от наметанного глаза которого не уходила ни одна деталь. – И судя по всему, она вон совмещается с квартирой, скорее всего хозяев этой аптеки. Вон видишь двери? Они ведут в жилые комнаты.