Сергей Лушников - Исчезнувший

– Спиридонович, ты становись у окна, а я пойду, проверю что там и как, – смышленый Якуба не заставлял себя долго ждать. – Вдруг там есть другой выход на ту сторону улицы. Зайдем тогда с тыла.

– Хорошо, но будь осторожен, – Аристархов напомнил парню о не лишней предусмотрительности.

Немцы усилили огонь. С их стороны все чаще стали раздаваться выстрелы и залпы. Стоял невероятный шум. Павел Якуба сосредоточился, и двинулся в проем, который, как и предвидел Аристархов, служил, неким переходом между аптекой и когда-то обжитыми комнатами. Перед ним предстала большая комната, где также все было покорежено, разбито. В углу стояло пианино. Крышка поднята и пробита одной из залетевших сюда пуль, многих клавиш нет. Лишь зияли пустоты вместо них. Павел вспомнил, что когда-то и у них, в интернате стояло вот такое блестящее пианино, издававшее, по его мнению, волшебные, магические звуки. Он неоднократно прятался в комнате и слушал, как на нем играла преподавательница, Марьяна Сергеевна и ее любимица Лана, девочка с нежным лицом и почему-то грустными глазами. Но все это было в прошлом. Сейчас совсем другие звуки-звуки войны. От большой комнаты пошли разветвления. Сначала в коридор. Несколько досок пола не было вообще. А вот уже за коридором, по левую сторону было что-то наподобие маленького подсобного помещения, служившего вероятней всего складом. На установленных и целых стеллажах разместились медикаменты. Таблетки в ярких упаковках, растворы для инъекций, капсулы, флаконы разных размеров и цветов, и прочий медицинский инвентарь. «Нужно, когда выберемся отсюда, прихватить чего-нибудь с собой и отнести в медчасть» – решил Павел, рассматривая содержимое стеллажей, казавшееся сейчас настоящим богатством. За стеллажами образовалась перегородка из плотной, прессованной фанеры, создавая, таким образом, еще одно помещение. Совсем маленькая комната. Павел, держа автомат на взводе, направился к ней, ступая тихо и осторожно, боясь вступить в образовавшиеся проемы под ногами. Ему послышался какой-то шорох. И исходил этот звук как раз за перегородкой. «Крысы», – решил про себя Якуба. Для него они были словно предвестники смерти и разрухи. Краем глаза он заметил белый унитаз из керамики и блестящий, как орден у Аристархова. Такие унитазы он видел только здесь, в Германии. Воспитанный в детских домах и интернатах, он всегда мечтал о своей собственной комнате, которую не нужно было делить с кем-либо. В ней он бы все сделал сам – своими руками. До войны его ждало направления на завод, где его уже ожидала маленькая комнатушка в общежитии судостроительного завода. Но нагрянувшая война нарушила все его планы. Он так и не доехал до предназначенного места, сойдя с поезда, тем июньским утром, и записавшись добровольцем на фронт. Ступив шаг вперед, он все-таки теперь отчетливо услышал шуршание и какое-то движение за занавеской, за которой виднелся край металлической ванны. На крыс это уж точно не похоже. Он не ошибся. Бывшая ванная служила теперь как жилая комната. На маленьком грубо отесанном столике стояла керосиновая лампа, металлическая глубокая тарелка с остатками еды и переносной миниатюрный фонарик. В углу старое кресло, без ножек. Их заменяли кирпичи. На кресле небрежно лежали чьи-то вещи. Все указывало на то, что это помещение служило кому-то временным укрытием.

Подняв автомат, Павел резко вскочил вправо и крикнул по-немецки:

– Hande hoch! (пер. Руки вверх!) – продолжая держать палец на курке, а второй рукой стал медленно отодвигать занавеску в сторону.

На него уставились две пары глаз, в которых присутствовал поселившийся дикий, почти животный ужас и застывшие, словно две каменные статуи, тела – женщины и юноши. Женщина прижимала к себе парнишку лет четырнадцати-пятнадцати. Павел заметил, как на руках женщины вздулись вены, так сильно она держала парня. Мать и сын, скорее всего, решил Якуба, подметив их внешнее сходство. От их так и веяло страхом, без всякого проблеска надежды. Павла поразила женщина. Когда-то она была красива, но годы войны взяли свое. Худое, изнеможенное лицо, с остро выступающими скулами, но ее взгляд все же выдавал в ней человека стойкого и волевого. Оба светловолосые, с одинаковыми голубыми глазами. Одеты просто. Женщина в коричневом изрядно помятом просторном платье. Поверх платья была одета вязаная кофта с большими пуговицами. Парень в коротких серых штанах и темно-зеленой рубашке. Но больше всего бросался пиджак, одетый на нем, который явно был на несколько размеров больше его. Петр заговорил тихо. И как можно спокойней. В первую очередь, чтобы еще больше не напугать обнаруженных немцев. Он пытался подобрать такие спокойные и нужные слова, а главное понятные: