Клэр Уитфилд - Падшие люди

О чем она? Айлинг я никогда не осуждала. Я вообще не в том положении, чтобы судить кого бы то ни было.

Подругу я нагнала, когда она вышла из здания вокзала. Я шагала следом. Куда мы идем, я понятия не имела.

– Прости, что убежала, – произнесла я.

Она опять остановилась как вкопанная. На нее опять чуть не налетели несколько человек. Ворча и сетуя, они стали обходить ее. Я остро сознавала, что мы перегораживаем дорогу потоку пешеходов, но Айлинг это не волновало.

– За что ты извиняешься? – спросила она.

– Не знаю. Я занервничала.

– Считаешь, что я гнусная тварь?

– Что ты! Нет! Если уж на то пошло, это я… меня… Понимаешь… я не знаю, что сказать. Пойдем выпьем? – предложила я.

– Прекрасно. Ты угощаешь.

– Я могу себе это позволить.

Плохо представляю, как мы добрались домой. Почти не помню, что было потом. В памяти отложились лишь неясные картины: я то ли сама шла, то ли меня кто-то тащил; струившиеся мимо вереницы сливающихся людей. Будто кто-то повозил пальцами по сырой картине маслом и смешал краски, превратив улицы в одно расплывчатое пятно.

Мои дедушка с бабушкой вели исключительно трезвый образ жизни, и прежде я ни разу не пробовала спиртное. Вкус оно имело отвратительный, и долгое время я вообще ничего не чувствовала. А ведь говорили, что джин поднимает настроение, веселит; в голове, во всем теле появляется невероятная легкость; все это – пустая болтовня. Правда, буквально в следующее же мгновение я превратилась в шатающуюся, пускающую слюни развалюху. Айлинг каким-то чудом удалось украдкой протащить меня по больнице и поднять по лестнице. В дортуаре все остальные медсестры уже спали. Нас обеих разбирал смех, потому как мы не видели, что делаем и куда движемся. Должно быть, ощупью пробираясь к своей койке, я схватила за ногу кого-то из спящих, отчего снова покатилась со смеху. Послышались вскрики, возгласы, просьбы не шуметь. Кто-то зажег свечу. На нас, щурясь, смотрели сморщенные помятые лица в ореолах растрепанных волос. Они чем-то напоминали морды кротов.

Айлинг уложила меня на койку. Несмотря на то что стены были каменные и в комнате гуляли сквозняки, это было чердачное помещение, в котором дышали и храпели в своих кроватях шесть человек, потому запах здесь стоял не самый приятный.

Только я легла, комната закружилась перед глазами. Я снова резко села в постели. Наши соседки, недовольно ворча, поднимались с подушек и потирали глаза.

Айлинг сидела на полу, пытаясь стянуть с меня башмаки, но потом сама завалилась на спину, заходясь смехом. Меня тошнило.

– Господи помилуй! Где вас носило? На кого вы похожи! – воскликнула Нора, одна из наших соседок по комнате.

– О, Сюзанна, как же тебе завтра будет худо, – посетовала еще одна.

– Мы все завтра будем никакие, если сейчас же не заснем.

– Где вы были?

– Пили.

– Сюзанна… пила? Ну, теперь, можно сказать, я все видела в этой жизни.

Айлинг забралась на мою кровать. Нора, стоя рядом в ночной сорочке, распекала нас: мы и эгоистки, и безответственные, и т. д. и т. п. Я видела только ее голые ступни с шевелящимися пальцами. Айлинг поддерживала меня. Мои глаза смотрели в разные стороны.

Потом Айлинг сказала:

– Нора, я бы на твоем месте отошла отсюда подальше.

– Ты это о чем? – спросила та.

Меня стошнило прямо на ее ноги. Нора взвизгнула как поросенок и, причитая, заковыляла прочь. Следующие несколько часов в кромешной темноте я рыгала в свой ночной горшок. Айлинг поддерживала мою голову, следила за тем, чтобы волосы не падали мне на лицо. Тот, кто предположил, что мне будет худо на следующий день, не ошибся.

У меня из головы не шла женщина, которую я видела с доктором Шивершевым. Она была так уверена в себе, так не похожа на меня – трепещущий мешок непреодолимых страхов. Лицо доктора Шивершева светилось торжеством, и уж тем более он ни капли не смутился, что его застали в «Десяти колоколах» в обществе столь нечестивой особы. Мне было неприятно узнать, что мой врач, по сути, единственный мужчина, которому я доверяла, оказался не лишен типичных мужских слабостей. Томас не солгал: доктор Шивершев действительно любил шлюх. К моему глубокому сожалению, он был ничем не лучше других самцов: так же невоздержан, неразборчив в своих желаниях – животное с выпученными глазами, которое, по словам мужчин, они не в состоянии в себе обуздать. Я хотела, чтобы мои мужчины были такими, о каких мне говорили с детства, – достойными, умными, морально устойчивыми, – но я больше не верила в их существование.