Клэр Уитфилд - Падшие люди

В этот момент я проснулась.

Пренебрегая правилами приличия, я перестала придерживаться заведенного распорядка; спала и бодрствовала, когда мне вздумается. Глаза, казалось, все глубже и глубже западали в голову, лицо превращалось в нерельефный восковой шар, сдвинутый на одну сторону. Оно обрюзгло, обрело нездоровую одутловатость; на щеках краснели пятна. Я злоупотребляла настойкой опия. Синяки постепенно исчезали: стали коричневыми, потом пожелтели и наконец окрасились в тусклый сероватый цвет, соответствовавший оттенку моей кожи. Сознание было притуплено, словно мои измотанные нервы подбили ватой. Я на все взирала будто издалека. Если б попыталась, могла бы составить то или иное суждение, но мне было все равно.

Весь город жил в постоянном страхе, а я пребывала в состоянии оглушенной безучастности, и это дарило приятное ощущение. Возможно, я боялась меньше остальных, потому что знала, как выглядит чудовище. Дверь спальни я отпирала только Саре, когда она передавала мне ежедневные газеты и настойку опия, если я посылала ее за этим снадобьем. Все остальное время дверь я держала на запоре. Еду мне приносили в комнату, но я боялась, что она отравлена, и потому лишь с опаской клевала то, что лежало на краю тарелки, полагая, что яд должны бы подсыпать или подлить в самую середину блюда. После оставляла поднос за дверью.

Я продолжала с жадностью штудировать газеты. В ходе судебного разбирательства по делу Энни Чапмэн возникли сомнения относительно точного времени ее убийства. Если допустить, что оно было совершенно в тот час, когда, по словам свидетелей, они обнаружили тело жертвы, значит, убийца разгуливал по району в окровавленной одежде средь бела дня. Толпа разразилась хохотом. Представители высших сословий пришли в замешательство: что в том смешного? Им объяснили, что в лабиринтах Никола сотни, если не тысячи небольших частных скотобоен, к которым по узким улицам гонят отары овец и стада коров – только успевай уворачиваться, а то затопчут. И работники скотобоен нередко бродят по улицам замызганные кровью. На убийцу никто и не обратил бы внимания.

Один журналист отметил, что после того, как смех стих, в зале суда повисла тягостная тишина. Он и сам задался вопросом, а все ли из присутствующих – граждане одного и того же небольшого островного государства. Если у людей столь разные представления об одном районе площадью несколько квадратных миль, крошечном в сравнении с необъятными просторами империи, не говоря уже про весь земной шар, могут ли они называться соотечественниками?

Похороны Энни Чапмэн состоялись в субботу 15 сентября. Томас не появлялся дома уже неделю.

Вскоре после окончания школы медсестер Айлинг потащила меня наверх в самой старой части больницы. Она ничего не объяснила, сказала только, что это сюрприз. Мы остановились перед дверью одной из каморок на чердачном этаже, принадлежавшей двум старшим медсестрам.

– Заходи, взгляни.

– А как же сестры, что здесь живут?

– Открывай, трусиха, – настаивала Айлинг.

Я толкнула дверь и осторожно ступила в комнату. В ней было пусто. У неоштукатуренных кирпичных стен стояли голые койки, на тумбочке – ни одной вещички. Всего одно круглое окошко. В закуток под скатом крыши встроен шкаф. Сверху доносилось воркование голубей. Комната была крошечная. Скат крыши в этой части здания образовывал очень узкий угол, и лишь на маленьком пятачке в середине комнаты можно было встать во весь рост. Эта каморка предназначалась для миниатюрных людей. Здесь дай бог одной Айлинг уместиться, не говоря уже про дылду Сюзанну.

– Сестра Чейз перевелась в другую больницу, в Лестере, чтобы быть ближе к матери, а сестру Экклстон повысили, и теперь у нее комната в новом корпусе, рядом с Матроной. А эта комната наша, Сюзанна! Только наша с тобой! Я договорилась с ними обеими еще несколько недель назад, застолбила эту комнату для нас раньше других.

– Тебе пришлось драться за нее с эльфами?

– Я проигнорирую твое замечание, потому что ты, я знаю, сказала это ради красного словца. Да, комната маленькая, но она наша. Ну, как тебе?

Я была в восторге. Своя комната! Мы будем избавлены от назойливых взглядов, пристально наблюдающих за каждым нашим движением. У нас появится свое личное пространство. В то же время я цепенела при мысли, что мы будем проводить время в уединении и я уже никуда не смогу спрятаться.

– В чем дело? Что не так? Ты не хочешь быть со мной? – спросила Айлинг.