Клэр Уитфилд - Падшие люди

Я еще глубже зашла в ловушку. Зачем-то стала оправдываться, убедив себя, что он внемлет разумному объяснению.

– Да я понятия не имела, что он еврей. Даже не думала об этом. Знала только, что он хороший врач. Это все, что меня интересовало.

– Ты знаешь, что он ненавидит меня, люто ненавидит, потому и выбрала его, – чтобы позлить меня.

– Да нет же, клянусь. Мне только известно… Мне известно, что он иногда лечит бесплатно. Я видела его, в Спитлфилдсе. Он выискивал бродяг с кожными заболеваниями. Вот я и подумала, что он, наверно, хороший врач. Вот и все.

– Ты и вправду кретинка, – расхохотался Томас. Потом, перестав смеяться, придвинулся к моему лицу, а я, поскольку он все еще держал меня за волосы, не имела возможности отстраниться. – Глупенькая бедняжка Сюзанна. Ну прямо совсем скудоумная. Ты вообще знаешь, зачем он туда ходит? Он платит им и потом испытывает на них новые методы хирургических операций. Платит, потому что только самые отчаявшиеся за деньги ложатся под нож, не зная, очнутся ли они после операции. Иногда это даже не операции как таковые. Он просто роется в их внутренностях, смотрит, что там и как, особенно если это женщины. Всем известно, что он любит вскрывать своих шлюх и копаться в них. Ну, что теперь ты думаешь о своем докторе?

Я промолчала.

– А знаешь, что я думаю? – спросил Томас. – Думаю, он любит своих шлюх. И ты тоже изнуренная старая шлюха, да? Тебе нравится спать с евреями, а, Сюзанна? Ты стонешь, лежа под ним, а потом со мной изображаешь из себя бревно?

Он схватил меня за грудки и швырнул на пол. Я упала на спину. От удара из меня вышибло дух. Его руки всюду были на мне, пытались расстегнуть доломан, сорвать его с меня. Я видела над собой его искаженное в гримасе лицо – багровые щеки, леденяще голубые глаза. Я сама расстегнула доломан, сбросила его с плеч. Он теперь был не белый, а бурый от грязи и пятен крови, капавшей из моей рассеченной губы.

Я села на полу, подтянула к груди колени.

– Что там у вас? – крикнул извозчик.

– Езжай себе! – заорал Томас, стукнув кулаком по крыше экипажа. Он снова повалил меня на спину и дважды хлестнул по лицу. Я ощутила вкус крови.

Извозчик снова крикнул, пытаясь выяснить, что происходит, но Томас опять велел ему ехать, не останавливаясь. Я думала, он меня задушит, прямо на полу экипажа, но его руки наконец нашли то, что искали: подвеску в форме сердечка. Он сорвал с меня ожерелье. Цепь лопнула, оставив жгучую ссадину на коже.

Мы подъехали к дому. Я сама сошла с экипажа, дверцу закрывать не стала. Но Томас за мной не последовал, а, напротив, захлопнул дверцу. Извозчик смотрел на меня. Я на мгновение встретила его взгляд. Он притворился, будто ничего не замечает. Но по его лицу я поняла, что являю собой ужасное зрелище. Экипаж покатил прочь. Томас забрал с собой мой доломан, отороченный белым мехом, и подвеску – вещи, что он мне подарил. Я была наивна, полагая, что они когда-либо принадлежали мне. Я стояла на улице в своем вычурном платье. Изо рта на него капала кровь. Я провела языком по губам. Они были гладкие и воспаленные, уже разбухали. Когда Томас ударил меня, я поняла, что он сдерживается, не до конца изливает свою злость.

Миссис Уиггс при виде моего лица охнула, но тут же взяла себя в руки, притворяясь, будто не произошло ничего страшного – просто очередная нелепая случайность. Поднимаясь следом за мной по лестнице, она канючила, чтобы я скорее сняла розовое шелковое платье.

– Прямо сейчас же, миссис Ланкастер! Застарелые пятна крови труднее отстирать.

Дух Смуглой Энни

Тимоти Донован, управляющий ночлежным домом «У Кроссингема» на Дорсет-стрит, слыл угрюмым неуступчивым человеком. Все знали, что бесполезно просить его о какой бы то ни было услуге, он непременно откажет. Донован же, со своей стороны, избегал всякого излишнего взаимодействия с ночлежниками, ибо, сколько он ни напоминал им правила и условия съема жилья, они всегда стремились урвать гораздо больше за меньшую цену. Эти люди не имели ни чести, ни совести, за что он их глубоко презирал.

Было еще довольно светло, когда на пороге его кабинета появилась Смуглая Энни. Увидев ее сгорбленную стыдливую фигурку, он внутренне ожесточился – догадывался, что сейчас последует просьба. Энни в его заведении была частой постоялицей, регулярно платила как минимум за три ночи в неделю. Где она пропадала в остальные, он не знал; наверно, как и большинство ей подобных, ночевала под открытым небом.