Роберт Маккаммон - Зов ночной птицы

— Именно так, сэр. Ну что, Дэвид, идем? Мистер Бидвелл, спасибо за любезный прием и превосходный ужин.

Брайтмен спешил покинуть особняк из боязни заразиться и потерять голос, а Мэтью не терпелось узнать побольше о Линче — или Ланкастере, или как его там, — но момент был неподходящим для этого. Посему он решил завтра с утра первым делом отыскать Смайта и обо всем его подробно расспросить.

— Я иду с вами! — объявил Иерусалим лицедеям, чем поверг их в еще большее смятение. — Нам ведь надо согласовать наши планы, вы не забыли? Начнем со сцен моралите — сколько времени они займут? Мне важно знать это заранее, чтобы… скажем так… задать правильный ритм своему выступлению…

— Уф, до чего же хорошо… наконец-то выбраться из этой постели! — произнес Вудворд после того, как Бидвелл ушел провожать званых гостей и незваное ходячее бедствие вместе с ними. — Как поживаете, мистер Уинстон?

— Прекрасно, сэр. Не передать словами, как я рад видеть вас выздоравливающим.

— Спасибо. Скоро придет доктор Шилдс… чтобы дать мне третью часть ежедневной дозы. От этого снадобья у меня уже язык обуглился, зато теперь, слава Богу, я могу дышать.

— Должен сказать, что вы были у опасной черты. — Джонстон допил вино и поставил бокал на столик. — Если честно, вы эту черту далеко перешли. Вы еще не знаете, конечно же, но некоторые — очень многие — горожане уверены, что это миссис Ховарт навела на вас порчу из-за вынесенного приговора.

Вернулся Бидвелл, с порога услышавший последние слова учителя.

— Алан, я считаю неуместным говорить об этом сейчас! — сказал он.

— Нет-нет, ничего страшного. — Вудворд небрежно махнул рукой. — Я бы даже удивился, если бы среди жителей не пошли подобные слухи. Но если я и подвергся порче, то виной тому не ведьма… а дурная погода и моя собственная… слабая кровь. Хотя теперь все будет хорошо. Через несколько дней… я приду в норму.

— Да будет так! — воскликнул Уинстон, поднимая бокал.

— И тогда я смогу вернуться в Чарльз-Таун, — добавил Вудворд, потирая глаза, все еще красные и слезящиеся. — А об этой… неприятности я постараюсь как можно скорее забыть. Что скажешь, Мэтью?

— То же самое, сэр.

Джонстон прочистил горло.

— Что ж, пора и мне вас покинуть. Роберт, спасибо за вечер. Позднее мы еще обсудим… э-э… будущее школьного здания.

— Это мне кое-что напомнило! — сказал Вудворд. — Алан… вам это может быть интересно. Когда я лежал в бреду… мне привиделся Оксфорд.

— В самом деле, сэр? — Джонстон чуть заметно улыбнулся. — Обычное дело: многие бывшие студенты бредят Оксфордом.

— Но это было как наяву! Я был прямо там, на лужайке перед колледжем! И в этом сне я был… совсем юным. Передо мной еще были открыты все пути… меня ждали великие свершения.

— И вы услышали звон Большого Тома? [18] Большой Том — название колокола в башне над главными воротами оксфордского колледжа Крайст-Черч (Церкви Христовой). Это самый крупный (весом свыше 6 тонн) и самый громкий колокол в Оксфорде.

— Разумеется! Кто хоть раз слышал этот звон, никогда его не забудет! — Вудворд взглянул на Мэтью со слабой улыбкой, от которой тем не менее у юноши сжалось сердце. — Когда-нибудь я отвезу тебя в Оксфорд. Ты пройдешь по коридорам колледжа… увидишь просторные аудитории… почувствуешь особенный запах этого места. Вы его помните, Алан?

— Из всех тамошних запахов мне больше всего запомнился аромат горького эля в «Шахматной доске». И пыльный запах пустых карманов, увы.

— Не без этого, — мечтательно улыбнулся Вудворд. — А я уловил запах подстриженных газонов. И мела. И дубов на берегу Черуэлла [19] Черуэлл — левый приток Темзы, впадающий в нее у Оксфорда. . Я был там словно наяву… могу поклясться. Я был там… как будто во плоти и крови. И я оказался перед дверью моего студенческого братства. Старая добрая дверь… Карлтонского клуба. И там… прямо перед моими глазами… дверной молоток в форме бараньей головы… и медная табличка с девизом: «Ius omni est ius omnibus» [20] «Всякое право есть право для всех» (лат.) . . Я так отчетливо помню эту дверь… и молоток, и табличку…

Он закрыл глаза на несколько секунд, предавшись благостным воспоминаниям. А когда его глаза вновь открылись, Мэтью увидел в них слезы.

— Алан… я подзабыл… как назывался ваш клуб?

— «Рёскины», сэр. Просвещенное братство.

— А… Не напомните ваш девиз?

— Конечно. Это звучало так… — Он помедлил, блуждая в тумане воспоминаний. — «Невежество есть величайший из грехов».