Роберт Маккаммон - Зов ночной птицы

Мэтью проделал долгий путь, чтобы с ним повидаться, и повторять этот поход в другое время у него не было никакого желания. Конечно, можно подождать Линча здесь, подумал он, но кто же знает, когда он вернется? Он постучал еще раз, просто для проформы, а затем положил руку на примитивный дверной запор. Помедлил, взывая к своим моральным принципам: позволят ли они проникнуть в чужой дом без ведома хозяина?

Убрав руку со щеколды, Мэтью сделал пару шагов назад, подбоченился и оглядел дверь. Как поступить в этом случае? Он посмотрел вдоль улицы Усердия, по которой сюда пришел. Ни единой живой души в поле зрения. Конечно, правильным поступком будет уйти и повторить свой визит позднее. Однако необходимость… не всегда идет рука об руку с правильностью.

При всем том ему совсем не хотелось проникать в логово Линча. Если и были на свете жилища, насквозь провонявшие дохлой крысятиной, то именно здесь он мог ожидать чего-то подобного. Да и крысиные скелеты над дверью не обещали приятного зрелища внутри. Мэтью вновь оглядел улицу Усердия. Все то же запустение. Как ни крути, а для осмотра дома крысолова этот момент был самым подходящим.

Он сделал глубокий вдох. Незаконно проникнуть в жилище — это не то что забраться в чужой сарай… или разница не так уж велика? Он предпочел не вдаваться в размышления на эту тему.

Торопливо, пока не передумал, Мэтью поднял щеколду и распахнул дверь. Она открылась легко и без скрипа — дверные петли были хорошо смазаны. И при свете солнца, проникшем в дом, ему открылась донельзя странная картина.

Он стоял на пороге, оглядывая помещение и гадая, не подводят ли его органы чувств. Или, может, исказились его представления о порядке? Озадаченный этим открытием, он вошел внутрь, и тут его любопытство разгорелось уже не на шутку.

Он увидел письменный стол, лежанку, очаг, полку с кухонными принадлежностями, кресло и рядом с ним стол, на котором стояла лампа. Тут же было с полдюжины свечей, завернутых в промасленную бумагу. У изножья лежанки разместился ночной горшок. Две пары грязных башмаков выстроились вдоль очага, тщательно очищенного от золы. К стене прислонилась половая щетка, готовая к работе.

Но вот что так потрясло Мэтью в первую очередь: жилище Линча являло собой образец аккуратности.

Одеяло на застеленной лежанке было расправлено ровно, без единой складочки; на ночном горшке — ни пятнышка, так же как на кастрюлях и прочей посуде. На стекле лампы не было и следов копоти. Пол и стены были недавно вымыты, и в доме еще пахло дегтярным мылом. Мэтью подумалось, что упавшую на этот пол еду можно поднять и сразу отправить в рот без риска, что к ней пристанет какая-нибудь соринка. Столь идеальный порядок напугал Мэтью еще больше, чем хаос в доме Уинстона, по одной простой причине: как и в случае с Уинстоном, крысолов явно был не тем человеком, каким он себя изображал на людях.

— Ну и дела, — произнес Мэтью дрогнувшим голосом. Сквозь дверной проем он еще раз взглянул в сторону городского центра, но улица Усердия, по счастью, оставалась пустынной. Тогда он продолжил обследование этого места, которое снаружи выглядело как убогая халупа, но внутри оказалось воплощением… Мэтью затруднился с подбором термина… может, «самоконтроля»?

Налицо была прямо-таки маниакальная одержимость чистотой, с чем он ранее не сталкивался. Единственным диссонансом выглядели четыре грязных башмака, которые Мэтью посчитал частью крысоловного костюма Линча. И, раз уж на то пошло, он решился усугубить незаконное проникновение столь же незаконным обыском.

В сундуке лежала чистая и тщательно свернутая одежда: рубашки, бриджи, чулки. На столе, помимо лампы и свеч, находилась небольшая шкатулка из слоновой кости. Открыв ее, Мэтью увидел огниво и ровные — как у солдат на параде — ряды серников. В ларе, занимавшем один из углов комнаты, он обнаружил запас солонины и кукурузных початков, два горшка — с мукой и зерном соответственно, — по бутылке рома и вина, а также много другой провизии. На письменном столе лежали глиняная трубка и пакет с табаком. Здесь же были чернильница, перо и несколько приготовленных для письма листов бумаги. Выдвинув верхний ящик стола, Мэтью увидел еще одну чернильницу, стопку бумаги, кожаный кошелек и — кто бы мог подумать? — книгу.

Она была тонкой, но изрядно зачитанной и побывавшей в странствиях, судя по истрепанному переплету. Мэтью бережно открыл ее на титульном листе — готовом рассыпаться от прикосновения его пальцев — и озадачился еще больше. Хотя буквы сильно выцвели, название было еще различимо: «Жизнь фараона, или О чудесах Древнего Египта».