Роберт Маккаммон - Зов ночной птицы

Однако Мэтью знал самого себя. Он знал, что может приводить какие угодно доводы против нового визита во владения кузнеца и поисков того загадочного мешка — вплоть до вероятности повторной порки, — но все будет напрасно. Им уже овладело то самое неудержимое любопытство, которое, по словам судьи, действовало на него подобно крепкому напитку: «Чуть перебрал и уже теряешь рассудок». У него как раз был при себе фонарь, а тут и шанс представился. Если еще было можно найти столь ревниво охраняемую вещь, то этот момент был самый подходящий для поиска. Стоит ли рискнуть? Или стоит прислушаться к тихому голосу благоразумия и занести шрамы на своей спине в счет выученных уроков?

Мэтью развернулся и быстро пошел прочь от пожара. Один взгляд через плечо подтвердил, что Хэзелтон его так и не заметил: кузнец стоял на прежнем месте, вновь прикладываясь к своему кувшину. Между тем «совет присяжных» в голове Мэтью все еще не определился относительно будущих действий. Он знал, что сказал бы по этому поводу Вудворд, и знал, что сказал бы Бидвелл. С другой стороны, никто из них не сомневался в виновности Рейчел. А вдруг то, что прячет Хэзелтон, окажется как-то связанным с ее делом?

Собственно говоря, именно такой ход мыслей и побудил его в прошлый раз вытянуть мешок из-под сена. И тогда это было оправдано, учитывая обстоятельства. Но что он решит сейчас?

К тому времени, когда он достиг перекрестка, чаша весов склонилась на ту сторону, на которую и должна была в конце концов склониться. Мэтью еще раз оглянулся, проверяя, не идет ли следом Хэзелтон, а затем поспешил к его участку, освещая дорогу фонарем.

Добравшись до сарая, он поднял запорный брус и приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы проскользнуть внутрь. Две лошади в стойлах начали беспокойно перебирать ногами при виде чужака с фонарем. Он сразу же направился в тот угол, где прежде обнаружил мешок, поставил фонарь на землю и начал рыться в куче сена. Но не нашел там ничего, кроме сена. Как и следовало ожидать, Хэзелтон перепрятал мешок в другом месте — либо в этом же сарае, либо еще где-нибудь, хотя бы в своем доме. Мэтью распрямился, подошел к другой куче справа от себя и пошарил там, с тем же результатом. Он продолжил поиски в глубине сарая, где холмики соломы, которую выгребли из стойл, были обильно сдобрены «конскими яблоками». Мэтью запускал руки в эту дурно пахнущую смесь, пытаясь нащупать мешковину, но безуспешно.

Однако пора было уходить — он и так задержался тут дольше разумного. Мешок, если он и был спрятан где-то в глубине этих залежей, на сей раз уже не найти. Вот тебе и удачная возможность!

Он поднялся с колен, взял фонарь и пошел к двери. Но на полпути что-то — предохранительный инстинкт или внезапное шевеление волос на затылке — побудило его остановиться и задуть свечу в фонаре, поскольку теперь не было особой нужды в свете, который лишь мог его выдать.

И на сей раз фортуна ему благоволила, ибо уже на выходе Мэтью увидел шатающуюся фигуру, причем совсем близко, — казалось, Хэзелтон вот-вот его заметит и с яростным ревом кинется на врага, замахиваясь кувшином. Мэтью застыл в дверном проеме, не зная, что делать: пуститься наутек или отступить вглубь сарая. У него были считаные секунды на принятие решения. Хэзелтон, опустив голову, вихляющей походкой двигался прямо на него.

Мэтью отступил. Быстро вернулся к дальней стене, лег плашмя, положив рядом фонарь, и начал лихорадочно закапываться в кучу соломы. Он успел сделать это лишь наполовину, когда дверь открылась шире и в проеме возникла массивная фигура Хэзелтона.

— Кто здесь? — пьяно прорычал он. — Будь ты проклят, убью гада!

Мэтью перестал двигаться и затаил дыхание.

— Я знаю, что ты здесь! Я запирал эту сраную дверь!

Мэтью не шевелился, хотя какая-то соломинка назойливо щекотала его верхнюю губу.

— Дверь была закрыта! — сказал Хэзелтон. — Я это помню!

Он поднял кувшин, и Мэтью услышал звучный глоток. Затем кузнец вытер губы рукавом и продолжил:

— Я ведь запирал ее, верно, Люси?

Мэтью догадался, что он обращается к одной из лошадей.

— Вроде бы запирал. Срань господня, как же я пьян! — Он грубо хохотнул. — Нализался в хламину, чего уж там! Как тебе это понравится, Люси?

В темноте он добрел до лошади и начал похлопывать ее по крупу:

— Моя милая девочка. Люблю тебя, так и знай.

Хлопки стихли. Кузнец помолчал, вероятно пытаясь уловить звук, который выдал бы присутствие в сарае постороннего.