Роберт Маккаммон - Зов ночной птицы

— А почему вы говорите от его имени? Вы ему родной папаша, что ли?

— Нет, но я его опекаю.

— С каких это пор двадцатилетним мужчинам нужна чья-то опека?

— В этом мире полно волков, мистер Шоукомб, — сказал Вудворд, многозначительно поднимая брови. — И молодой человек должен быть очень осторожен, чтобы не стать их жертвой.

— По мне, так уж лучше волчья стая, чем заунывное нытье святош, — заявил трактирщик. — Сожрать они тебя, быть может, не сожрут, но со скуки подохнешь беспременно.

Образ волков, терзающих человеческую плоть, напомнил Мэтью об еще одной загадке. Он подвинул свою миску к трактирщику и начал:

— Две недели назад из Чарльз-Тауна в Фаунт-Ройал отправился другой мировой судья. Его звали Тимон Кингсбери. Он к вам не заглядывал?

— Не-а, такого здесь не было, — ответил Шоукомб, не прекращая жевать.

— В Фаунт-Ройал он не прибыл, — продолжил Мэтью. — Скорее всего, он остановился бы здесь, если только…

— Может, он просто не добрался досюда, — прервал его Шоукомб. — Мог схлопотать дубиной по башке от лихих ребят, что озоруют на большой дороге всего-то в лиге от Чарльз-Тауна. Или им закусил Одноглаз. В этих краях одинокий путник всегда, почитай, играет с адским огнем.

Мэтью обдумал эти слова под шум ливня, сотрясающего крышу. Вода с потолка уже не капала, а бежала ручейками; лужи на полу разрастались.

— А ведь я не говорил, что он ехал без сопровождения, — произнес наконец Мэтью.

В работе челюстей Шоукомба случился небольшой сбой.

— Но вы назвали только одно имя, разве не так?

— Да. Но я мог просто обойти упоминанием его секретаря.

— Да какого черта?! — Шоукомб с громким стуком опустил миску на стол. — Один он был иль нет, что это меняет?

— Он был один, — спокойно сказал Мэтью. — Его секретарь заболел в ночь накануне поездки. — Он задержал взгляд на горящей свече, на черных витках дыма над оранжевым язычком пламени. — Хотя, не думаю, что это так уж важно.

— Вот и я о том же. — Шоукомб сердито взглянул на Вудворда. — Он ко всем так пристает с вопросами?

— Он очень любознательный юноша, — ответил судья. — И голова у него светлая.

— Ишь ты… — Шоукомб вновь повернулся к Мэтью, у которого возникло отчетливое и крайне неприятное ощущение, будто на него уставился раструб заряженного мушкетона со взведенным курком. — Тока гляди, чтобы тебя, такого светлого, кто-нибудь не притушил ненароком.

Еще несколько долгих секунд Шоукомб пронзал его взглядом, а затем налег на еду, отодвинутую молодым человеком.

Оба путника, сославшись на усталость, поспешили удалиться сразу после того, как Шоукомб объявил, что Эбнер сыграет на скрипке для их «увеселения». Вудворд уже некоторое время всеми силами сдерживал естественные позывы тела, но теперь, не в силах более противиться природе, был вынужден надеть свой походный сюртук, взять фонарь и выйти под ливень.

В гостевой комнате, при свете одинокой свечи, Мэтью слушал барабанную дробь по крыше и пиликанье скрипки Эбнера: гостей все же решили увеселить независимо от их желания. В довершение всех неприятностей, Шоукомб начал прихлопывать и подвывать, большей частью не в такт музыке. В углу комнаты скреблась крыса, по всей видимости не менее постояльца раздраженная этой какофонией.

Он сидел на соломенном тюфяке, сомневаясь, что сможет заснуть этой ночью даже после столь утомительной поездки. С крысами в комнате и кошачьим концертом за стенкой это будет непросто. Можно было заняться составлением и решением математических задач — на латыни, разумеется. Обычно это помогало ему расслабиться в сложных ситуациях.

«Не думаю, что это так уж важно», — сказал он Шоукомбу касательно путешествия судьи Кингсбери в одиночку. Хотя на самом деле Мэтью считал это важным обстоятельством. Отправляться в дальний путь без сопровождения было необычным и даже — как верно заметил Шоукомб — безрассудным поступком. Но, поскольку Мэтью ни разу не видел судью Кингсбери трезвым, легко можно было предположить, что алкоголь сказался на его умственных способностях. Однако же трактирщик был изначально уверен, что Кингсбери ехал в одиночку. Он не спросил: «Был ли он один?» или «Кто был вместе с ним?». Нет, он сказал утвердительно, как о чем-то известном ему наверняка: «Одинокий путник».

Между тем скрипка достигла ужасающе высоких нот. Мэтью вздохнул и покачал головой, сетуя на унизительную беспомощность своего положения. Зато у них, по крайней мере, имелась крыша над головой. Продержится ли крыша до конца ночи — это уже был другой вопрос.